Лавиния тащила меня по огромным залам Дворца Душ, ошейник теней на моей шее был привязан к ней поводком тьмы. Он был леденящим и неумолимым на моей коже, как петля палача.

Мои зубы сжались, а сердце забилось в болезненном ритме, когда я начал перебирать в памяти все, что произошло сегодня ночью. Потеря Дариуса душила меня, воспоминание о том, как он неподвижно лежал на земле, разрывало мою грудь. Он был моим лучшим другом, и я любил его сильнее, чем он когда-либо знал. Мы были братьями, выросли вместе и должны были прожить жизнь бок о бок. Даже когда он рассказал мне о сделке, которую заключил со звездами ради года жизни, я был полон решимости поверить, что у него есть способ избежать смерти. Но она пришла к нему даже раньше, чем он планировал, и теперь я остался без него, и это было похоже на то, что у меня навсегда украли часть моей жизненной силы. Они дали ему год, но это не давало ему бессмертия на это время, и он знал это. Теперь даже этот короткий промежуток времени был прерван раньше времени, оставив ему гораздо меньше, чем он заслуживал от судьбы.

Кроме того, мой страх за Блу оставался якорем, отягощающим мое сердце. Она осталась там одна, и хотя я знал, что она будет бороться с хваткой зверя всеми силами, которыми обладает, я не мог быть уверен, что этого будет достаточно. Не тогда, когда проклятие проникало так глубоко и подпитывалось всей силой теней Лавинии.

Все это сочеталось со страхом за всех остальных, кого я потерял из виду во время битвы, и я ломался с каждым шагом, размышляя, не совершил ли я самую большую ошибку в своей жизни, отдав себя в руки Принцессы Теней.

Дарси будет уничтожена моим решением, а я бросил всех, кто остался, чтобы собрать осколки уничтожения Лайонела. Выжила ли Тори? А что насчет Габриэля и его семьи?

Меня тошнило от всего этого, но по мере того, как я следовал за Принцессой Теней все глубже во дворец, который когда-то принадлежал Дикому Королю, наступало оцепенение. Пустота, которая наступает после сильной травмы. Я вспомнил, как провалился в такую же яму отчаяния после того, как потерял Клару в первый раз. Это была пустота, которая высасывала все надежды в мире и уничтожала последние проблески света в моей душе, пожирая их один за другим, пока не осталось лишь безлюдное пространство, на котором ничего не могло прорасти.

Когда мои мысли снова вернулись к Блу, я ухватился за единственное, что мне оставалось: заплатить долг Лавинии, чтобы снять проклятие моей пары.

Я должен был пройти через это ради нее. Моего последнего лучика света. Ради девушки, которая стоила тысячи лет в аду. Я бы ждал так долго и даже больше, если бы мог быть уверен, что однажды вернусь к ней, и что она будет в безопасности, защищенная от всей тьмы мира. Она могла сражаться в битвах и уничтожать тех, кто выступал против нее, но она заслуживала жизни в мире и бесконечных улыбках. Наше счастье было цветком, который расцвел и завял, едва я успел вдохнуть его сладкий аромат. Я должен был найти способ купить ей вечное лето, где она сможет снова расцвести.

— Ты очень тихий, маленький охотник, — позвала Лавиния. — Ты пытаешься мирно скорбеть о своих друзьях? Потому что, уверяю тебя, между этими стенами мира не будет.

— Мне нечего тебе сказать, — прорычал я, и она повернула голову, чтобы посмотреть на меня, угол ее шеи был неестественным. Ее глаза были двумя впалыми ямами черного цвета, а темные вены под кожей пульсировали и смещались, как тени в ней. При одном взгляде на нее моя шея затрещала, а ненависть к ней превратилась в ядовитое существо, которое плевалось ядом в моей груди.

— Однажды, очень давно, я познала вкус любви. Любовь обнажает тебя; она делает тебя дураком, — шипела она.

— Тогда я дурак, — сказал я в пустоту.

— Мой дурак, — сказала она, улыбнувшись, прежде чем снова отвернуться и повести меня дальше.

Во дворце стоял шум, который я не мог игнорировать, мой Вампирский слух не позволял мне отвлечься от него. Чем ближе мы подходили, тем сильнее становился шум, и меня охватил ужас, когда я понял, что это такое. Повстанцы были схвачены и подвергались пыткам где-то в глубине этого места, их крики окрашивали внутренности моего черепа в красный цвет.

Трудно было поверить, что это тот самый дворец, который я посещал, когда здесь останавливались Дарси и Тори, убежище, где я на какое-то время познал радость, хотя теперь эти дни казались такими мимолетными. Я жалел, что не держал их крепче, но еще больше я жалел, что не взял всех, кого любил, и не убежал куда-нибудь далеко за пределы Солярии, в убежище, где Лайонел никогда не смог бы нас тронуть. Однако другие королевства не были столь гостеприимны. Вольдракия на юге была диким королевством, а за океаном, на востоке, Увядающая Земля была истерзанным войной миром, где Элементали были разобщены, а диктаторы управляли своим народом. Нет, поразмыслив, я бы никогда не убежал; Солярия была моим домом, и я бы сражался за нее до тех пор, пока не осталось бы ничего, за что можно было бы сражаться.

Когда я приблизился к звукам криков, до моего слуха донесся голос, от которого у меня заколотилось сердце.

— Я никогда не дам тебе того, чего ты хочешь, — прошипел Габриэль. — Никакая боль в этом мире не заставит меня раскрыть хоть одно мое видение.

— Посмотрим, — ответил Лайонел, и я, действуя инстинктивно, бросился вперед со скоростью моего Ордена.

— Габриэль! — в ужасе закричал я, когда Лавиния с такой силой дернула меня назад вместе с тенями, что я упал на пол.

Мое горло горело, когда тени душили меня, сдавливая так сильно, что кровь стучала в ушах, и наконец ослабли настолько, что я смог снова дышать.