Переговоры вели через оконце, похожее на амбразуру, прорезанную в бревнах острога. С одной стороны Лятоскевич, с другой — представители ссыльных. В сотне шагов за спиной начальника тюрьмы стояли в две шеренги солдаты с винтовками и примкнутыми штыками.

Лятоскевич пообещал восстановить старый тюремный режим, но не давал никаких гарантий, что зачинщиков не привлекут к ответу. Переговоры зашли в тупик. Лятоскевич куда-то уходил, снова возвращался, переговоры возобновлялись — и снова безрезультатно.

К вечеру по решению сходки переговоры были прерваны.

Наступила тревожная ночь. Заключенные взволнованно обсуждали создавшуюся ситуацию, гадали, как развернутся события. Ночь была теплая, и ссыльные толпились во дворе. Из-за высокого бревенчатого острога, отделявшего пересыльную тюрьму от уголовной, послышался вдруг голос:

— Эй, республика! Новости есть! Читайте про Сипягина. Держите газету!.. Берегись!

И тут же через острог полетел камень, завернутый в газету. 

Кто такой Сипягин, знали немногие. Но Феликс вспомнил: так это же министр внутренних дел! Что с ним случилось?

Газету развернули, принесли зажженную свечу, стали искать про Сипягина. Это было «Восточное обозрение» — газета, выходившая в Иркутске. Край ее оторвали, видимо, на закрутку, и неизвестно было, за какое она число.

На последней странице, в самом низу, нашли заметку, сообщавшую об убийстве террористами министра внутренних дел Сипягина.

Сообщались обстоятельства, при которых произошло покушение:

«Около трех часов дня в Мариинский дворец, где помещается кабинет министров, приехал в карете неизвестный военный, который, дождавшись в швейцарской прибытия министра Сипягина, подал ему запечатанный конверт и произвел в него четыре выстрела.

Следствием установлено, что задержанный преступник, не будучи военным, надел адъютантскую форму для облегчения себе доступа к министру. Задержанный назвался Бальмашовичем, принадлежащим к партии эсеров».

Новость вызвала ликование. Заговорили все разом, объявили торжество в честь Бальмашовича. Говорили до рассвета, пели песни, читали стихи, прикидывали, как это петербургское событие отразится на событиях здесь. Все ждали приближения утра, никто в ту ночь не спал.

Заспорили о пользе террора. Феликс высказал свое мнение:

— Убрали Сипягина — поставят другого, а самодержавие останется. Уж если рубить, так под корень...

Ему возражали, и Феликс остался в меньшинстве.

Утром к централу прибыл сам генерал-губернатор. Губернатор держался высокомерно, нехотя цедил слова и наконец пригрозил, что в случае неповиновения войска откроют огонь и восстановят порядок. В подтверждение угрозы губернатор дал знак, и поручик, командовавший войсками, приказал солдатам взять ружья наизготовку.

— За-а-рядить! — донеслась его команда.

В остроге на угрозу не реагировали. Над воротами продолжал развеваться красный флаг, призывающий к свободе.

— Вот сейчас уже нужен Феликс, — сказал Сладкопевцев, наблюдая за приготовлениями солдат. — Мирные переговоры кончаются... А ну-ка, выставьте винтовки тоже, — обратился он к вооруженным ссыльным. — Пугать так пугать!

Из оконца высунулись две винтовки, и это сразу заметили на той стороне.

— Не вздумайте только стрелять, — предупредил Сладкопевцев.

К оконцу снова подошел Лятоскевич.

— Что вы делаете, господа! Ведь будет кровопролитие...

— Не мы начали...

— Господин генерал-губернатор просил передать вам последние условия: вы должны открыть ворота, сдать оружие и убрать флаг. После этого политическим ссыльным будут восстановлены прежние льготы, а наказании зачинщикам не последует.

Сходка политических ссыльных против этого не возражала.

Баррикады дружно убрали, оружие снесли в караульное помещение, сняли флаг и распахнули ворота.

Александровская самостоятельная республика, не признававшая власть и законы Российской империи, просуществовала неполных трое суток. Но это была первая независимая республика, провозглашенная в царской России, и возглавил ее революционер Феликс Дзержинский.

С началом навигации партию ссыльных пешим порядком отправили за триста верст в Качугу, в верховья Лены, чтобы оттуда на баржах сплавить вниз по реке до Вилюйска, в Якутский край.

Опережая ссыльных, туда уже летели секретные указания, куда направить, где разместить государственных преступников. Распоряжения передавали, как эстафету, — от губернатора к губернатору. Иркутский генерал-губернатор отправил своему якутскому соседу пространное письмо по поводу строжайшего наблюдения за политическим ссыльным Дзержинским.