«Следующие в Якутскую область политические ссыльные Михаил Дмитриевич Сладкопевцев и Феликс Эдмундович Дзержинский, страдающие туберкулезом легких, ввиду общего состояния здоровья и сильного упадка сил, в настоящее время, при холодной сырой погоде, не могут следовать дальше, так как положение их очень серьезно».

Так остались в Верхоленске двое ссыльных, отставших от партии, направлявшейся в низовья Лены.

Уходить решили после полуночи, когда угомонится село и можно будет незаметно проскользнуть к берегу. Сидели в полутьме с затененной лампой, которая едва-едва освещала край стола да кусок бревенчатой стены, заклеенной картинками из старой «Нивы». Без конца курили, выжидая, когда хозяева за стеной улягутся спать.

На колокольне пробило полночь.

— Пора! Собирайся! — нетерпеливо прошептал Феликс.

Михаил свернул цигарку, прикурил от лампы, вывернув для этого фитиль. В горнице посветлело. Сладкопевцев осмотрелся — все ли собрали, глубоко затянулся дымом, но курить больше не стал. Придавил огонек о черепок, служивший пепельницей. Погасил лампу.

Все было подготовлено, проверено. Главное — лодка. Позаботился о ней фельдшер. Он должен был с вечера поставить ее в условленном месте.

Беглецы раскрыли окно, выбрались во двор — сначала Феликс, Сладкопевцев подал ему вещи. Пожитков оказалось достаточно, у арестантов и ссыльных всегда набирается всякой всячины.

Осторожно отодвинули засов и замерли.

Луна уже поднялась, озаряя сонную улицу, и только избы отбрасывали черные тени. Издалека доносились звуки колотушки ночного сторожа.

Крадучись, прячась в густой тени, прошли вдоль улицы, свернули к реке и снова замерли: запоздалый рыбак ставил сети. Притаились за кручей, выждали, когда он уйдет, потом броском подбежали к лодке, нащупали весла, лежавшие на дне, оттолкнулись и ощутили, как течение реки подхватило их и понесло... Свобода!

За ночь, по темному времени, предстояло проплыть верст двадцать — там беглецы могли считать себя в безопасности. Но прошло, вероятно, не больше часа, когда впереди услышали они все усиливавшийся шум падающей воды. Лодка шла быстро узкой протокой между берегом и длинным островом. Казалось, ему не будет конца, этому острову. Шум постепенно превращался в грохот, и вскоре в лунном свете они увидели мельницу и плотину, перегородившую протоку. Путь закрыт...

Повернули обратно. Но течение отбрасывало лодку, и, как гребцы ни напрягали силы, она оставалась почти на месте.

Причалили к берегу, и Феликс ушел на разведку. Вернулся не скоро. А время шло, и нарастала тревога. Остров оказался не таким уж широким, лодку решили перетащить волоком. А она была тяжелая, словно налитая свинцом. Останавливались каждую минуту. Медленно, шаг за шагом пробивались к чистой воде.

Уже наступило утро, когда они выбрались из западни. Измотанные, обессиленные, поплыли дальше, отдавшись течению. Над рекой поднялся серый туман, закрыл берега и небо. Стало холодно. Беглецы надели пальто, немного согрелись. Сладкопевцев снова сел за весла.

И вот новая беда свалилась на беглецов. Толчок, удар, треск... Лодка наткнулась на поваленное дерево с обломанными ветвями, опрокинулась. Сладкопевцев очутился на берегу, но тут же бросился в воду: намокшее пальто тянуло Феликса вниз, он цеплялся за скользкие ветви, но они обламывались, а бурное течение тащило его от берега. Кое-как выбрались из воды. Стояли мокрые, окоченевшие: вода была ледяная. И оба безнадежным взглядом провожали удалявшуюся опрокинутую лодку. Смоленое днище то поднималось над волнами, то погружалось. Вскоре лодка исчезла.

— Что будем делать? — спросил Сладкопевцев.

— Прежде всего — разводить костер.

Набрали валежника, разожгли огонь и принялись сушить одежду. Оказалось, что выбросило их на маленький безлюдный островок, не так уж далеко от материкового берега. Туман поднялся, и неподалеку беглецы разглядели деревню в десяток-другой дворов. Вдоль берега тянулась проезжая дорога. Первое, что пришло на ум, — соорудить плот и переправиться на ту сторону. Но из чего сделать плот? На островке всего несколько деревьев. Да и чем их срубить? Топор и все пожитки лежали теперь на дне реки.

А в деревеньке приметили потерпевших кораблекрушение. Видно было, как несколько крестьян сели в большую лодку и, преодолевая течение, гребли к острову. Времени на раздумья оставалось немного. Решили, как советовал Олехнович, представиться купцами, которые плывут в Якутск закупать мамонтовую кость. Потом уточнили: Сладкопевцев выдаст себя за иркутского купца, а Феликс станет его приказчиком.

Лодка с гребцами пристала к берегу, пострадавших сняли с острова и перевезли в деревню. Всю дорогу «купец» сетовал на свое несчастье: остались без вещей и без денег... Но с гребцами расплатились по-царски — дали пятерку. И снова «купец» пустился жаловаться: оставалось всего шестьдесят целковых, а было около тысячи, поди их теперь вылови в реке... И паспорт пропал, остался один на двоих...

Приключение завершилось как нельзя лучше. Крестьяне стали их успокаивать, утешали: слава богу, мол, сами остались живы, а остальное — дело наживное. С такими деньгами, что остались, жить можно. В заключение предложили довезти их до Жигалова на подводе, а там они сами распорядятся как надо. Уговаривать путников долго не пришлось. Они уселись в телегу и тронулись в Жигалово.

А потом на перекладных ехали сквозь тайгу, миновали бурятские степи и через несколько дней, выспросив, где наиболее глухой полустанок, узнав расписание, подгадали так, что прибыли на станцию к приходу поезда.