Исследователи разработали способы оценки, измеряющие качество отношений детей и родителей. Оценка производилась в рамках трех поколений: между взрослыми женщинами и их матерями, а также между теми же взрослыми женщинами и их дочерьми. Показатели привязанности между матерями и дочерьми оставались неизменными во всех поколениях4.

У повзрослевших детей, родители которых пережили холокост и страдали от посттравматического стрессового расстройства (ПТСР), были обнаружены нарушения в выработке кортизола и ГГНС. Чем тяжелее была форма ПТСР у родителей, тем сильнее было нарушение механизмов выработки кортизола у их детей5.

Мэри Эйнсворт, которая сначала была ассистенткой Джона Боулби, а затем стала профессором психологии развития в Университете Вирджинии в Шарлотсвилле, разработала метод оценки характера и качества привязанностей. В течение первого года жизни ребенка исследователи наблюдали за взаимоотношениями матери и ребенка в домашних условиях и записывали свои наблюдения. Каждая мать с ребенком приезжала в лабораторию для участия в небольшом эксперименте под названием «Странная ситуация». «В разное время в течение двадцати минут младенец попеременно оставался с матерью, с матерью и незнакомцем, только с незнакомцем; кроме того, в течение трех минут он оставался один. Идея (которая по-прежнему актуальна) заключалась в том, что разлучение годовалого ребенка со значимым взрослым в незнакомой обстановке должно активировать систему привязанности младенца. Затем требовалось изучить реакции ребенка в момент разлучения и воссоединения. Наиболее важные оценки были получены в момент воссоединения»6.

Оказалось, что реакция ребенка на мать, которая вернулась, определялась тем, как мать взаимодействовала с ним на протяжении первого года жизни. Те младенцы, которые дома ощущали чуткую заботу со стороны матерей, во время разлуки проявляли признаки того, что тоскуют по своему родителю. Они приветствовали вернувшихся матерей прикосновениями. Дети быстро успокаивались и вскоре возвращались к спонтанной игре. Этот тип привязанности назвали надежным. Также наблюдался ряд небезопасных паттернов привязанности, которые называли по-разному — неконтактная, амбивалентная или дезориентированная. Младенцы, которых избегали, не выражали беспокойства при разлуке с матерью. В момент воссоединения они сторонились матерей или не обращали на них внимания. Такое поведение означает не подлинную уверенность в себе, а псевдонезависимость, которую мы наблюдали, например, у пациентов с ревматическими заболеваниями: убежденность в том, что они должны полагаться исключительно на себя, так как любая попытка заручиться помощью со стороны родителя обречена на провал. Однако по возвращении родителя организм младенцев, которых избегали, испытывал физиологический стресс, о чем говорило изменение сердечного ритма. Младенцы, которые попали в категорию небезопасного типа привязанности, не ощущали в семье чуткой заботы со стороны родителей. Они воспринимали скрытые признаки психологического отсутствия матери или противоречивые сигналы о близкой связи, которая сменялась отстраненностью.

Уже в возрасте одного года младенцы демонстрировали в отношениях реакции, которые будут характеризовать их личность и поведение в будущем. Эксперимент «Странная ситуация» повторяли сотни раз, во многих странах. Наблюдения, полученные в первый год жизни малыша, оказались точными индикаторами поведения в подростковом возрасте, в том числе таких особенностей поведения, как эмоциональная зрелость, отношения со сверстниками и школьная успеваемость. Дети, которые в младенчестве чувствовали надежную привязанность, по всем этим показателям стабильно получают более высокие результаты, чем дети с небезопасным типом привязанности.

Вместе с тем, как объясняет Дэниел Сигел в своей книге «Развивающийся разум», главным открытием относительно передачи модели воспитания одного поколения другому стало то, что поведение ребенка в «Странной ситуации» можно было с точностью определить еще до его рождения.

Профессор Мэри Мейн из Калифорнийского университета в Беркли, ученица доктора Эйнсворт, разработала точные методы оценки типов привязанности у повзрослевших детей с их родителями. В ее методике в первую очередь обращается внимание не на то, что человек сказал в ответ на заданные вопросы, а на то, как он это сказал. Речевые обороты и ключевые слова, которые люди «случайно» используют, гораздо больше говорят об их детстве, чем то, какое значение они сознательно вкладывают в сказанное. Предполагаемое значение слов отражает только осознаваемые убеждения говорящего, из которых часто вытесняются болезненные воспоминания. Настоящая история раскрывается в характере повествования — беглом или прерывистом, детализированном или отличающемся недостатком слов, последовательном или противоречивом, с оговорками по Фрейду, явными обмолвками и ошибочными умозаключениями.

Разработанный Мэри Мейн тест называется «Опросник привязанности для взрослых» (ОПВ). Как и реакцию младенцев в «Странных ситуациях», рассказы взрослых классифицировали по определенным признакам, отражающим степень безопасности, которую они ощущали в ранних взаимоотношениях с родителями.

Как оказалось, «ОПВ является самым надежным прогностическим показателем того, каким образом у младенцев будет формироваться привязанность к своим родителям». Другими словами, то, что взрослый неосознанно рассказывает о своем детстве в ходе опроса, позволяет предугадать тип привязанности к нему собственных детей. Таким образом, результаты ОПВ, проведенного с родителем до рождения ребенка, смогли с точностью предсказать, каким образом ребенок будет вести себя в «Странной ситуации» в первый год жизни. Более того, когда спустя два десятилетия изучались уже повзрослевшие дети, их поведение в «Странной ситуации» точно угадывается в манере речи при прохождении «Опросника привязанности для взрослых».

Таким образом, рассказ взрослого человека о своем детстве в рамках ОПВ часто будет предсказывать то, как он будет воспитывать своего будущего ребенка и, следовательно, как этот ребенок будет реагировать в «Странной ситуации» в первый год жизни. А поведение ребенка в «Странной ситуации» позволяет предсказать, в какой манере, в свою очередь, он будет рассказывать о своем детстве двадцать лет спустя!

Другими словами, воспитание — это игра поколений. Неразрешенные проблемы одного поколения передаются следующему. Ланс Морроу, журналист и писатель, лаконично описал природу стресса, который передается от одного поколения другому, в своей книге «Сердце», в душераздирающем и прекрасном рассказе о его столкновении со смертью в результате почти смертельной болезни сердца: «Поколения — это коробки внутри других коробок: внутри коробочки с жестокостью моей матери вы найдете другую коробочку, в которой находится жестокость моего деда, а внутри этой коробочки (я подозреваю, но не знаю наверняка) вы найдете коробочку с какой-то черной, таинственной энергией — историями внутри других историй, уходящими во время».

Если понимать, что история семьи включает множество поколений, то обвинения родителей теряют смысл: «Признание этого факта моментально рассеивает любую склонность видеть в родителе злодея», — писал Джон Боулби, британский психиатр, работа которого объяснила с научной точки зрения решающее значение привязанности в младенчестве и детстве. Кого нам следует винить?

Если мы видим, что стресс передается из поколения в поколение, то можем лучше понять, почему так много историй жизни, рассказанных в этой книге, описывают семьи, в которых целые поколения или несколько представителей одного из них страдают от самых разных и, по-видимому, не связанных между собой заболеваний. Приведу несколько примеров: