— Но крепче и длительнее по действию, — добавил капитан и тотчас всем видом показал, что мешать эксперту в его пояснениях более не намерен.

— Так вот, над синтезом этим уже несколько лет бьется коллектив одного из институтов.

— Так, понятно…

— Ничего не понятно. Я сказал — бьется.

— Знаем, как это бывает…

— На этот раз не тот случай. Они так же далеки от результатов, как и мы от своих. Тупик!

Герман Васильевич покосился на обиженно насупившееся начальство.

— Ну а эта, с Красной Конницы?

— А что с Красной Конницы… Во-первых, экспертиза наркотическое опьянение не подтвердила. Ну на это плевать в данном случае. Во-вторых, она назвала три имени: Дима, Омар-чик и Красивый, но предупредила, что это — звери. Вооружены. Диму разыскали и… убили в перестрелке. Красная Конница покончила с собой в следственном изоляторе.

— Ничего себе у вас…

— Погодите, это еще не все. Омарчика нашли на дне Обводного канала аккуратно запакованным.

— Красивый?

— Ищем.

— Герман Васильевич, изготовлять подобные наркотические средства можно только с применением промышленного оборудования, а производители должны иметь профессиональный опыт в области органического синтеза.

— Да что опыт! Нормальные гении, — перебил эксперта капитан, нарушив данное себе мысленно обещание не перебивать.

— Согласен. Это как открыть новый элемент в таблице Менделеева.

— Ну что, дать вам «добро» на все институты и фармакологические лаборатории? — Герман Васильевич подчеркнул «все».

— Угу.

Это капитан.

— Сегодня же доложу начальству.

— И последнее. У Димы на квартире обнаружена валюта: доллары, финские марки, а также пулемет, карабин с оптическим прицелом, огнестрельное и холодное оружие.

— Понял. Капитан, как я понимаю, контроль осуществляет Главное следственное управление.

— Совершенно верно.

— Мы должны, как говорится, оформить наши отношения.

— К вашим услугам.

Порылся в нагрудном кармане и вынул визитную карточку, отпечатанную на компьютере и отрезанную дома ножницами от общего листа, где умещается их таких, с мелким тесным шрифтом, штук сто. Герман Васильевич свою первую изготовил именно таким способом.

От всей этой мутоты начало ломить в висках — признак надвигающейся мигрени.

«Кажется, они организовываются быстрее, чем мы перестраиваемся. Хорошенькая нас ждет жизнь. Интересно, что думает по этому поводу капитан Олег Анатольевич Грустный. Будет случай спросить. Будет».

Герман Васильевич не предполагал, что уже сегодня вечером он будет звонить сначала по домашнему, а потом по служебному телефону Грустного.

Решил спуститься попить кофе, а уж потом к руководству. У двери вспомнил о запросе, вернулся к компьютеру. На мониторе обозначилось: «Раиса Петровна Меннель, 18.06.1936 г.р., г. Ленинград. Адрес и дата смерти: РСФСР, Псковская обл., Изборский р-н, хутор Труты». Рука потянулась к кнопке «off» и замерла. Раиса Петровна скончалась вчера, в возрасте пятидесяти четырех лет.

Через пятнадцать минут, выпив кофе и прихватив табельное, он на своей задрипанной «двойке» мчался по Московскому проспекту мимо «Стамески» на Гатчинское шоссе, поворот на Лугу; пронеслось Рождественно с мимолетной мыслью о Набокове, о «Лолите», о бедном Пнине, потянулись сосновые леса.

Геннадий Васильевич закурил. В бардачке держал «Мальборо» — единственная роскошь, теперь уже непозволительная. Даже если, как обычно, три сигареты в день, то это почти четыре рубля. А та сучка из Озерков «Мальборо» не курит, слишком жесткие, а курит длинные коричневые, совсем уж обалденные. Сто рублей пачка в кооперативных киосках. Нельзя называть сучкой женщину, мать которой наложила на себя руки. Вот такая штука. Он успел переговорить с Изборским РУВД. Раису Петровну обнаружили дети с соседнего хутора. Там телефон был исправен, кто-то звонил хозяйке Трута, что-то просил передать. Кто? Что передать? Может быть, сучка? Нельзя называть сучкой женщину, в которую влюблен. Можно. Все можно. Чем больше влюблен, тем грязнее называть. Где ребенок? Забыл спросить, мудак.

«После поворота на Изборск двадцать километров, у триангуляционного знака направо, дорога грунтовая, но хорошая, бывшая латвийская, и смешок в трубке, мол, — была наша — станет ихняя, по грунтовой семь километров, налево, мимо озера и упретесь».

Он уперся. Довольно крепкая усадьба, с сараем, с навесом для сена. Хилый замок сбил легко, он и держался на дужке не-защелкнутый.

Кухня. Направо столовая с длинным столом, покрытым красной клетчатой скатертью, прямо — в комнату, оклеенную веселенькими обоями. Из столовой еще одна комната, из нее выход на двор, вернее, на заросший мелким березняком и осокой склон увала.

Запер изнутри обе двери на засовы и — к делу.

Вот на этом крепком крюке для керосиновой «молнии» она повесилась. Нынешний абажур снят, аккуратно положен на сундук. Он обшарил все — никаких следов борьбы, пребывания посторонних. Образцовая хозяйка. В одном ящичке — белоснежные кухонные полотенца, и это без горячей воды, показать бы моей паве, в другом — старые жировки, в третьем — детские книги. Фотография двух чудных, смеющихся беловолосых девочек на стене. Одна — Татьяна лет пять назад. Бедная, пришла беда — отворяй ворота. Старая печь выложена метлахской плиткой, открыл заслонку — даже зола выметена, пошарил рукой во вьюшке — пустота. Перешел в другую комнату. Какая идиотская фантазия — занавески в черно-белую клетку. Зловещий «кантри». Над постелью фотография женщины с малышом на руках. Так вот вы какая, Раиса Петровна! Хорошее, светлое, тонкое лицо. Еще совсем ничего вы были, Раиса Петровна, очень даже ничего. Зачем же вы так нехорошо с собой поступили, ведь это же грех? Тонкие брови чуть сдвинуты, и темные, чуть уголками вниз глаза — те, что принято называть «миндалевидными», — смотрят просто и прямо.