– Добрый день, Ира, – сказал мужской голос, показавшийся мне совершенно незнакомым. – Это Антон. Очень вас прошу, если вам нетрудно, позвоните мне. Мой телефон... – он продиктовал номер своего телефона и повесил трубку.

– Что за Антон? – сказала я вслух. – Не знаю никакого Антона. Среди моих знакомых нет ни одного Антона.

И тут меня осенило – как же нет? Есть! Конечно, знакомый он относительный: я видела его всего раза два или три, но все-таки и не совсем незнакомый. Я имела в виду Никитиного импресарио. Это наверняка был он, только голос у него был не наглый, как обычно, а растерянный и просительный, а потому узнать его было непросто. Я совершенно не представляла, что ему может быть от меня нужно. Вставал вопрос: звонить или не звонить? Звонить не хотелось – ничего хорошего он мне не скажет, наверняка очередная пакость. С другой стороны, что же мне теперь – прятаться? «Сам в тоске, голова в песке», – вспомнила я и тут же решила позвонить. Я еще раз прокрутила запись на автоответчике, переписала телефон на бумажку и, чтобы не передумать, немедленно позвонила. Услышав мой голос, Антон рассыпался в благодарностях. Решительно, пережитое потрясение изменило его характер в лучшую сторону.

– У меня к вам просьба, Ирочка, – сказал он. – Вы ведь знаете венгерский язык?

– Более или менее, – ответила я. – А в чем дело?

– Сейчас объясню. Дело в том, что я... не знаю, что делать. Может, это, конечно, просто совпадение, но они оба пропали. Оба разом – и венгр, и еврей.

«Повредился в уме», – подумала я, начисто забыв, что уже слышала от Никиты о «еврее» и как раз в сочетании с Антоном.

– Не понимаю ни слова.

– Сейчас, сейчас... Никита говорил вам, что собирается на гастроли? На той неделе приехали два агента – из Венгрии и из Израиля – все окончательно утрясать. А теперь их нет – исчезли.

– Все равно не понимаю, Антон, что значит – исчезли? Давно вы их ищете?

– С понедельника. Я должен деньги вернуть – раз такое дело... У нас тоже свои принципы. Я позвонил в гостиницу тому и другому. Никто не подходит. Звоню портье, говорят: выехали – и там, и там. Не позвонили, ничего не спросили, плюнули на деньги... Пропали – и все!

– Погодите, Антон, – перебила я. – Почему – пропали? Может, они просто отбыли по домам, от греха подальше?

– Понимаете, так не делают...

– Все-таки я бы позвонила – вдруг они дома. У вас есть их телефоны?

– Я звонил. Про то и речь. По-английски-то я могу... В Тель-Авиве говорят: «Извините, его нет, он в России». Я оставил телефон – попросил позвонить, когда вернется. Звоню в Будапешт, в офис, – никто не подходит. Наверное, телефон у него в кабинете, а его там нет. Домашний у меня тоже есть. Звоню домой, а там какая-то баба по-венгерски «гыр-гыр»...

Так, понятно. Теперь я знала ответ на вопрос, который вообще-то следовало задать с самого начала: при чем здесь я? Было ясно, что сейчас последует просьба. И точно:

– Ирочка, – сказал он жалобно, – позвоните, спросите, где он. Может, дома знают. Только как-нибудь поосторожнее, чтобы не напугать. Деньги я вам верну.

– Ладно, – сказала я. – Диктуйте номер. И потом, как его зовут-то хоть, вашего венгра?

– Лендел. Ласло Лендел. Или Лендел Ласло... У этих ваших венгров ведь, кажется, все наоборот. Сперва – фамилия, потом – имя...

– Наоборот, – подтвердила я. – Не беспокойтесь, я разберусь.

– Спасибо огромное! – с чувством проговорил он.

– Не за что.

На этом разговор нужно было кончать, не задавая дополнительных вопросов, потому что во многая мудрости много печали. Но я все-таки не удержалась. К. тому же теперь я собирала материал для сестры.

– Антон, можно один вопрос... Вы что, думаете – они в этом как-то замешаны?

– Я, Ира, с субботы вообще не думаю, а только за голову хватаюсь. Из-за этих гастролей драчка была. Кому, значит, Европу завоевывать. («Израиль – не Европа, – машинально отметила я про себя. – Для него, по-видимому, «Европа» означает «заграница».) Агния – знаете такую? – просто на стенку лезла. («Должок за Никитой», – вспомнила я.) У этих двоих Никита без разговоров шел первым номером. Вот я и думаю: может, их тоже, заодно с ним?.. А в то, что этот, из Израиля, Никиту шлепнул, я не верю. Нормальный мужик, хоть мы с ним и не поладили. Хотел, чтобы Никита к ним приехал... И потом – пропали-то оба!

– Понятно, – сказала я. – То есть ничего не понятно. Я позвоню. Если что-нибудь узнаю, перезвоню вам.

Я честно собиралась позвонить в Будапешт сразу после разговора с Антоном, но в этот момент у кого-то за стеной часы пробили семь. Семь часов... Что-то такое должно было быть сегодня в семь... Ну конечно! Выступление какого-то юридического начальника. Первый этап моей «новой жизни» в качестве подозреваемой завершился. Я больше не пыталась убедить себя в том, что все это не имеет ко мне ни малейшего отношения, и не пыталась спрятаться от информации. Напротив, теперь я хотела иметь ее как можно больше. Предыдущая тактика себя не оправдала, посмотрим, как будет с новой. «Позвоню потом», – сказала я себе и решительно включила телевизор.

– Сейчас вы увидите интервью, которое дал тележурналисту Михаилу Слободскому заместитель генерального прокурора России Анатолий Чекалин, – сказала дикторша. «Выходит, это не прямой эфир?» – удивилась я.

На экране появился Михаил Слободской, толстый, усатый и обаятельный ведущий информационно-аналитической программы «Неделя». Напротив него, за столом, по форме напоминавшим сплющенный посередине овал, сидел гладко выбритый импозантный мужчина в штатском. Лицо у него было скорее приятное, несмотря на профессионально-неуловимое выражение.