– Смотри, какая красивая! – восхищенно присвистнул Костик, и даже Борис заинтересовался, хотя к чужим женам обычно внимания не проявлял, только деликатно ладонь целовал. – Ну, – Костя театральным жестом руки развел, – Катя страдающей не выглядит.

Блядь, я убью его. Точно! Но прав, конечно, прав. Екатерина Полонская абсолютно не казалась отчаянной домохозяйкой. Я внимательно следил за их с Рудольфовичем столиком, и когда засобиралась она, тоже поднялся. Покурить выйду. Костя тоже за мной увязался.

Мы стояли с айкосом, не подвергали никого пассивному курению и говорили исключительно о бизнесе, когда на выходе изящная фигурка моей жены показалась. Катя сначала замерла на ступенях, на меня глазами своими бархатными смотрела, затем спустилась, спокойная и деловая.

– Привет, Костя, – его поцеловала в щеку, а он и рад – приобнял в ответ, потом за руки взял.

– Ты все цветешь! – и воздух возле ее волос понюхал. – И пахнешь.

Идиот! Со своими дешманскими подкатами!

– Спасибо, – а Катя, мать вашу, зарделась от комплимента! Да ну нахер! – И за ведовской котел тоже. Ника в восторге.

– Она умничка, год на отлично закончила.

– Пока еще не закончила, но на правильном пути.

Пока эти двое вели свой смол-ток, не замечая меня, я дико бесился, а когда Катя все же снизошла и повернулась, кипел так, что пар из ушей валил.

– Блин, – она смущенно отвернулась, на Костю даже посмотрела, будто поддержка нужна, чтобы со мной диалог вести. Блядь. – Я не знаю, что сказать, – непосредственно произнесла, смущенно плечами пожимая. – Привет, что ли?

– Можешь поцеловать меня, если горишь желанием, – достаточно резко отозвался я. Говорю же, что закипел.

– Не горю, – холодно ответила, возвращая самообладание. – Здравствуй, Вадим.

– Здравствуй, Катя.

– Я пойду, – Костя вынул фильтр из устройства, выбросил в урну и мгновенно ретировался.

У меня внутри градус тестостероновой агрессивности сразу уменьшился, и я уже мягче добавил:

– Ты пропала куда-то… Как живешь вообще?

– Нормально живу, Полонский. Нормально. – Катя, впрочем, как и всегда, характер показывала. Ее зацепить легко, и она не выключится только потому, что я кипеть перестал. – Ты тоже надеюсь, не хвораешь?

– Твоими молитвами живу, Мальвина.

– Ну пока тогда, – и мимо пройти постаралась. Нет, мы еще не закончили! Если не хочет беседовать «за жизнь», то по делу поговорим.

– О чем с Рудольфовичем говорили, если не секрет?

– Секрет.

– Кать, я все равно узнаю.

Она плечом равнодушно повела и оглянулась демонстративно. Торопится типа. Злюка.

– Мне ждать сюрпризов на слушанье?

– Это не касается нашего развода, – ровно ответила, затем добавила саркастично: – Не волнуйся, саботировать процесс не собираюсь. И тебя, Полонский, держать не буду, – она обошла меня и к машине направилась.

– А что так? – вслед крикнул. Уязвила, признаю.

Катя, не останавливаясь, крутанулась грациозно, словно в танце, и ответила:

– Девять лет женаты, Полонский. Ты мне тоже надоел! И еще: не называй меня больше Мальвиной.

Так я и стоял обтекающий ее ироничным заявлением. Надоел, значит. Да ладно! Надоел, ничего себе. Пиздец, блядь. Лучше бы меня голуби обосрали.

– А что ты хотел? – Костик руку на плечо положил и на этот раз был серьезен. – Чтобы рыдала и на шею бросалась? Чтобы страдала? Пусть жить заново начинает. Ты же живешь.

– С кем начинает? – угрожающе тихо спросил. Мне тоже было не до шуток.

– Не со мной, если ты об этом, – раздраженно дернулся Костик. – Ты мой лучший друг, и я бы никогда так не поступил, даже если бы свербело. Тем более Катюха за десять лет мне как сестра уже.

– Прости, брат, – мне стало стыдно за поганые мысли о друге лучшем. – Не знаю, что нашло на меня.

– Зато я знаю, – проворчал он. – Ревнуешь ты. Катька молодая, красивая. Это ты пес тридцатипятилетний, которому забота и уход нужны, а ей ебыря найти на раз два.

– Утешил, бля.

– А я не утешаю. Ты просто подумай хорошенько. Если с Викой, то с Викой. Если с Катей, то, – и он руками развел: – Даже не знаю, как тебе тогда. Она у тебя, пардон, уже не у тебя, характерная, простит ли?

Этого я и сам не знал, но она моя. Жена моя. И внутри чувство появилось, что не конец это. Дрогнет Мальвина моя. Любит еще. Чувствую, не забыла. Если женщина пытается уязвить, значит, ей не все равно!