Шрифт:
Они прошли в подсобку, где стояли диван и стол. Ашот размял избитое тело, вымыл лицо под краном. Достал из шкафа бутылку водки. Налил по полстакана.
— Давай выпьем за настоящую дружбу, понимаешь.
Армянин Ашот, подставленный Яшей и Мавриком, твердил о дружбе и Сергею, о котором знал лишь, что тот интересуется жизнью пернатых.
Они выпили, стали закусывать фруктами из вазы на столе.
— Я тебе, Серега, обязан, — старадаль-чески сказал Ашот, разглаживая усы. — А ты с «большой». — Он взглянул уважительно. — На птиц охотишься?
— Птиц я никогда не трогаю. — Кострецов по-блатному ощерился. — Двуногих, бывает, заваливаю. Я, как тот ташкентский Ловкач на Волгограде, залетный. Кантуюсь тут у телок. Немножко осматриваюсь.
— Заходи ко мне в любое время, всегда будет выпить и закусить.
Капитан подумал, что, несмотря на отчаянное положение Ашота, в выборе приближенных он осторожен.
— Спасибо, Ашот. Ну а сегодня-то спокойно проживешь? А то я могу у тебя еще пива попить.
Ашот прикинул, что ребята Маврика нынче больше не «наедут». Но к вечеру могла обозначиться Яшина лапа.
— Зачем пива? — оживленно проговорил он. — Это дело хорошим коньяком пахнет!
Он достал из шкафа бутылку марочного армянского коньяка и специальный суживающийся кверху фужер.
— На важный случай берег, честное слово. — Налил Кострецову в фужер. — Не сразу пей. Согрей в руке.
— А ты? — спросил Сергей.
— Мне еще работать.
Ашот не выпил, потому что весь день страстно мечтал «вмазаться». Вчера после разговора с гуоповцем он дал себе слово, что завяжет с «герой», пока дела не утрясутся. Но после случившегося во дворе решимость лопнула.
Он зашел за шкаф, стал разводить порошок. Взял шприц с тонкой иглой, оставляющей на коже меньше следов. Перетянул резиновым жгутом предплечье, но уколоться не получилось. Едва не сломанную левую руку сводило, тряслись пальцы на правой. Опустив голову, он не смог сдержать слез досады и жалости к себе.
Кострецов услышал его всхлипы.
— Ашот, ты чего?
— Иди сюда, дорогой! — взвыл Ашот.
Сергей заглянул за шкаф и все понял.
— Подержи мне руку и тяни жгут, — попросил Ашот жалобно. — Выручай, честное слово!
Кострецов прихватил ему руку, сдавил жгут, чтобы вспухла вена для укола. Ашот сумел воткнуть иглу, ввел дозу.
— Отдыхай, — сказал Сергей и вернулся к столу.
Спустя некоторое время появился Ашот, сел на диван, глядя отстраненными глазами.
— Веришь ли, дорогой, — медленно проговорил он, — с этой «геры» я и погорел. С нее началась вся заварушка. А деловому на иглу садиться нельзя. Все — и волю, и жистянку потеряешь. Понимаешь?
Кострецов молча кивнул.
Ашот тупо смотрел перед собой и бормотал:
— Вот сейчас мне ничего не надо… Нет, опять надо: следующую дозу, когда ломать начнет. Я на эти проклятые дозы остаток своей жизни только и работаю, рискую… А зачем? Впереди одна чернота.
Потом его «потащило», он впал в полузабытье.
Кострецов сидел рядом с армянином, тянул из бутылки, пока не стемнело на улице.
Он толкнул Ашота. Тот очнулся, осоловело повел глазами.
— Полдня просидел со мной, дорогой.
— А чего, коньяк у тебя хороший.
Ашот полез в карман, достал пачку денег и, не считая, протянул их Кострецову.
— Нема делов, — отвел его руку Сергей. — Мне за такое брать западло.
Оперу Кости было это «западло» по-милицейски, хотя и укрепило бы доверие Ашота к нему. Зависимым от подачек людям, что в нормальном, что в уголовном мире, доверяют больше. Но Кострецов, после того как помог Ашоту «улететь», видел, что этого загнанного в угол человека можно и без дальнейших фокусов легко раскручивать.
Сочувствия у опера к нему было не больше, чем у опытного хирурга, привыкшего к боли и страданиям оперируемых.
Глава шестая
Утром в отдел к Кострецову пришел начальник службы безопасности ахлоповского банка Вася Серченко. В руках у него была объемистая папка. Он открыл ее — внутри оказались папочки поменьше. Их стопку Серченко выложил капитану на стол.
— Вот досье на лиц в банке, имевших доступ к сейфам и кодам.
Капитан начал их просматривать. Ничего не скажешь, составлять досье Василий умел. Разбивались они строго по двум разделам:
персонографические данные и факты из жизни;