— Что случилось, четвертый? — он насмехается за несколько секунд до свистка. — Твоя шлюха не выходит на связь?

— Пошел ты, — шиплю я. Я сожалею о немедленном ответе, когда вижу, как на его губах появляется самодовольная ухмылка.

— Я в порядке. Моя девушка высосала меня досуха прошлой ночью. Я бы предложил ее, но она не отсасывает отбросам.

Мои ноздри раздуваются, когда я делаю глубокий успокаивающий вдох.

Это срабатывает в течении секунды. Пока этот тупой ублюдок снова не откроет рот.

— Я думал, твоя новая американка будет чувствовать себя как дома, стоя на коленях с твоим крошечным чле— Его слова прерываются, когда мой кулак сталкивается с его ртом.

— Ты ублюдок, — рявкает он, когда я замахиваюсь еще одним ударом.

— Если я когда-нибудь услышу, что ты снова что-нибудь скажешь о ней, сломанный гребаный нос будет наименьшей из твоих забот, — рычу я, опуская его на землю, прежде чем руки обхватывают мои плечи.

— Ты тупой ублюдок, — рявкает Тео мне в ухо. — Ты не мог просто сохранять свое гребаное спокойствие, не так ли?

— Не тогда, когда он упомянул ее, нет. — Я плюю на него, показывая ему, что я действительно о нем думаю.

— Тебе нужно разобраться в себе, Себ, — рявкает Тео, отталкивая меня от этого придурка и становясь грудь в грудь со мной. — Либо забудь о ней, либо иди и возьми ее. Ты не можешь продолжать это дерьмо. Если ты не пьян в стельку, значит, ты пускаешь в ход кулаки. Соберись с мыслями.

Его ладони врезаются мне в грудь, когда он отталкивает меня назад.

— Тренер собирается разорвать тебя на части за это, и я буду рядом с ним, чтобы сделать это снова и снова. Ты чертова обуза.

— Пошел ты, — шиплю я. Он может быть моим лучшим другом, но прямо сейчас ему нужно убрать свое гребаное мнение от моего лица.

— Себастьян, — гремит тренер со стороны поля. — Тащи свою задницу в раздевалку.

Крутясь на пятках, я даже не замечаю, как судья размахивает тем, что неизбежно является моей первой красной карточкой в сезоне.

— Мы будем говорить об этом—

— Да, да, — бормочу я, оставляя Тео позади и проносясь мимо Тренера и остальной части его тренерского штаба и помощников, которые находятся в стороне.

Звук двери, хлопнувшей о стену, эхом разносится по пустой раздевалке.

— Ублюдок, — рычу я, вместо этого нанося еще несколько ударов, которые заслужил этот ублюдок, по стене.

Боль пронзает мою руку с первым ударом, но этого недостаточно, чтобы остановить меня. Мой гнев и разочарование обрели собственную жизнь.

Я не утруждаю себя тем, чтобы торчать здесь ради того, чтобы надрать задницу, как мне обещали. Вместо этого я тащу свою сумку со скамейки запасных, перекидываю ее через плечо и вылетаю из раздевалки, все еще покрытый смесью моего пота и крови этого тупого придурка.

Моя сумка летит через мою машину, ударяясь о пассажирское окно, прежде чем упасть на сиденье, а затем в пространство для ног. Я падаю на водительское сиденье и нажимаю пальцем на кнопку запуска, приводя двигатель в действие.

Я так крепко сжимаю руль, что на разбитых костяшках пальцев собирается кровь, и к тому времени, как я подъезжаю к дому Тео, она стекает по тыльной стороне моих ладоней.

Я не помню ни секунды из поездки домой. Моя голова была забита ею, мне было интересно, что она делает прямо сейчас. Там, где она находится, сейчас ранний полдень. Она где-то развлекается или погрязла в своих неправильных решениях?

Зная, что мне нужно уйти, прежде чем ворвется Тео, готовый накричать на меня за мое поведение, я принимаю самый быстрый душ в своей жизни, натягиваю чистую одежду, запихиваю еще кое-что в сумку и хватаю свой бумажник, телефон и, самое главное, свой паспорт.

Это, блядь, заканчивается. Прямо, блядь, сейчас.

***

Очевидно, было слишком много просить о том, чтобы явиться в Гатвик и сразу сесть на рейс до Флориды. Я знал, что этого не произойдет; я пару дней изучал расписание рейсов, раздумывая, не забронировать ли себе билет на один из них и не поехать ли за ней.

Я пытался поступить правильно.

Но время вышло. Я не могу больше ждать.

Выложив больше, чем я ожидал, за последнее место на следующем рейсе — до вылета оставалось еще несколько часов, — я обнаружил, что откидываюсь на спинку дивана в зале ожидания.

Я самый молодой человек здесь, по крайней мере, на пятнадцать лет, и большинство людей вокруг меня это заметили. Что ж, дело либо в этом, либо в состоянии моих рук. Они точно не кричат о богатстве и первоклассности. Но к черту их всех. Я заплатил за это хорошие деньги. Я годами надрывал задницу за те деньги, которые у меня есть.