Он уже одет в свой официальный смокинг, который обтягивает его живот. Он один из тех мужчин, которые выглядят практически беременными, потому что его вес сконцентрирован исключительно посередине, между тонкими руками и ногами. Его коротко подстриженная борода покрыта сединой, а густые брови нависают над глазами.

— Данте, — говорит он вместо приветствия.

— Эдвин, — киваю я.

— Сигару? — он протягивает первоклассную кубинскую сигару, тяжелую и ароматную.

— Спасибо, — говорю я, вставая, чтобы взять ее у него.

— Подойди к окну, — говорит он. — Нам поступила жалоба от администратора. Судя по всему, ни в одной из других комнат больше не курят. Куда катится эта страна?

Он кивает Хвостику, который поспешно открывает окно и поднимает створку. Задача не из легких, поскольку старое оконное стекло практически приварено к месту временем и прочностью. Там нет решетки — просто прямой спуск в четыре этажа к навесу внизу.

Я вижу лимузины, подъезжающие к обочине, из дверей которых выходят завсегдатаи вечеринок, женщины в ярких цветах драгоценных камней, мужчины в оттенках черного, серого и темно-синего.

Кроме того, я вижу велосипедистов, едущих вдоль берега озера, и искрящуюся голубую воду, перемежающуюся белыми парусами.

— Красивый вид, — говорю я Дукули, когда он зажигает мою сигару.

— Озеро? — усмехается он. — Я останавливался в королевском люксе отеля «Бурдж Аль Араб». Это ничто.

Я затягиваюсь сигарой, чтобы скрыть улыбку. Я знал, что он будет недоволен номером.

Эдвин Дукули — министр земель, шахт и энергетики Либерии. Но именно кровавые бриллианты оплачивают его часы Vacheron и здоровенные сигары. Подобно современному Марко Поло, он повсюду таскает с собой маленькие мешочки с бриллиантами, чтобы обменять их на любую местную роскошь, которую он жаждет.

У меня есть одна такая роскошь с собой. Спрятана под шестью дюймами льда в ящике с морепродуктами.

— Приступим?

Он еще раз указывает на гостиную. Я гашу сигару о подоконник и иду за ним.

Мы составляем забавную картину — четверо крупных мужчин, сидящих на стульях в бело-розовую полоску.

Я поднимаю ящик на журнальный столик, открывая крышку. Затем вынимаю вкладыш со льдом, под которым маскируется слой креветок, и открываю оружие внизу.

Я принес ему все, что он просил: три автомата Калашникова, четыре Глока, Ругер и один ручной гранатомет РПГ-7, обычно используемый для уничтожения танков. Я понятия не имею, что он планирует с этим делать — я подозреваю, что он однажды увидел это в кино и подумал, что это выглядит круто.

Там также лежит плотно завернутый килограмм кокаина. Хорошая, порошкообразная колумбийская дрянь. Глаза Дукули загораются, когда он видит это. Он достает из нагрудного кармана смокинга маленький серебряный нож и разрезает обертку. Зачерпывает горку порошка кончиком ножа, прижимает его к ноздре и усиленно затягивается. А затем втирает остатки на язык и десны.

— Ах! — вздыхает он, кладя нож обратно на стол. — Я всегда могу рассчитывать на тебя, Данте.

Своим людям он говорит:

— Спрячьте все это куда-нибудь подальше, где горничные не найдут.

Я прочищаю горло, напоминая ему о маленьком вопросе оплаты.

— Да, конечно, — говорит он. Он достает из того же нагрудного кармана маленький бархатный мешочек и передает его мне. Я высыпаю бриллианты на ладонь.

У меня в кармане лежит ювелирная лупа, но мне не нужно ее использовать, чтобы понять, что Дукули считает меня идиотом.

Алмазы мутные и мелкие. Размер и количество составляют менее половины стоимости, о которой мы договорились.

— Что это? — спрашиваю я.

— Что? — ворчит Дукули, притворяясь невежественным. Он не очень хороший актер.

— Это полное дерьмо, — говорю я.

Лицо Дукули вспыхивает. Его густые брови опускаются так низко, что я едва могу разглядеть блеск его глаз под ними.

— Тебе лучше следить за своими словами, Данте.

— Конечно, — говорю я, наклоняясь вперед со своего места и глядя прямо на него. — Позволь мне выразиться как можно более вежливо. Заплати мне то, что ты мне должен, гребаный подлец.

Здоровенный телохранитель хватает один из Глоков и направляет его прямо мне в лицо. Я игнорирую его.

Я говорю Дукули:

— Ты серьезно? Собираешься пристрелить меня посреди отеля «Дрейк»?

Дукули усмехается.

— У меня есть дипломатическая неприкосновенность, друг мой. Я мог бы застрелить тебя на крыльце полицейского участка.

— У тебя нет неприкосновенности от Наряда. Мой отец — Дон Чикаго. Или ты забыл?

— О да, Энцо Галло, — Дукули кивает, на его лице медленно расплывается улыбка. — Очень влиятельный человек. Или, по крайней мере, был таковым… Я слышал, что он лишился яиц, когда потерял свою жену. Это была твоя мать или он стал твоим отцом от какой-то другой шлюхи?