— Да, вполне возможно, — подтвердил доктор Рейли. — Видите ли, господин Литвинчук не ел уже больше двух недель и едва может говорить, так как у него распухла гортань.

— Тем не менее он ведь сумел дать здесь, в госпитале, несколько интервью, в том числе радиостанции «Эхо Москвы» и «Коммерсанту»? — Олигарх соединил ладони и по привычке пару раз щелкнул костяшками пальцев.

— Господин Литвинчук ведет себя очень мужественно, — профессионально переключила на себя внимание мисс Айян Грей. — Он, конечно, не знает, кто именно его отравил, но не сомневается, что это было сделано по указке российских властей.

В газетах писали, что это было уже не первое покушение на Литвинчука. Два года назад в его дом была брошена бутылка с зажигательной смесью. Инцидент произошел поздно вечером, когда бывший офицер ФСБ, его жена и сын уже легли спать…

Нападавшие так и не были найдены.

— Он выживет? — повторил вопрос Олигарх.

— Неуверен, — подумав, сообщил доктор Рейли.

— Это очень маловероятно, — подтвердил прогноз коллеги заведующий отделением токсикологии. — Его супруга утверждает, что в течение двух недель после отравления мужу не оказывали необходимой медицинской помощи, так как ни врачи, ни полицейские не воспринимали серьезно версию о покушении.

— Это неправда, — ответил за всех присутствующих доктор Джонсон.

Олигарх опять нервно щелкнул костяшками пальцев:

— Если это, допустим, полоний… сколько еще ему осталось?

— Принято считать, что острая лучевая болезнь развивается от четырех до десяти недель.

Полиция Лондона взяла под охрану палату, где лежал Литвинчук, почти сразу же — на следующий день после того, как в организме бывшего офицера Федеральной службы безопасности были обнаружены следы какого-то радиоактивного вещества, и по факту умышленного отравления возбудили уголовное дело.

— Говорят, тебя уже навещал здесь Ахмед Закатов?

Алексей Литвинчук кивнул.

— И как его пустили?

Литвинчук едва заметно пожал плечами.

— Он что-то хотел?

Голос Олигарха то слышался ясно, то, временами, затухал, удаляясь. Это было очень похоже на передачи радиостанции Би-би-си, которые во времена застоя слушал Литвинчук по старенькому приемнику…

— Доктора говорят, что кризис уже миновал и ты скоро пойдешь на поправку… ну, во всяком случае, выглядишь ты сегодня значительно лучше.

Олигарху приходилось очень много и очень часто врать — и по врожденной склонности характера, и по политической необходимости, и просто ради денег. Однако именно эта, нынешняя, в общем-то благородная ложь у постели умирающего человека далась ему с колоссальным трудом.

В действительности на Литвинчука было страшно смотреть. Обтянутый неестественно желтой кожей череп без единого волоска, глубокие провалы щек, обескровленные, бесцветные губы…

Олигарх никогда не считал себя и не был трусом. К тому же врачи абсолютно единодушно заверили, что общение с больным сейчас безопасно. Однако на всякий случай он чуть-чуть отодвинул стул от края кровати, на которой лежало то, что еще оставалось от Алексея Литвинчука.

— Кое-кто считает, что в твоем устранении могли быть заинтересованы не только лица, близкие к Путину, но и окружение Романа Абрамовича. Помнишь, я давал тебе на него материалы по коррупции?

Очевидно, Литвинчук помнил. Или нет? Впрочем, это сейчас уже для него не имело значения.

— Да, так вот, насчет твоего приятеля… Это он?

Олигарх вытянул руку и поднес поближе к лицу больного черно-белую фотографию.

Очевидно, она была сделана телескопическим объективом, на улице — задний план представлял собой витрину какого-то магазина мужской одежды.

— Это он стоит рядом с тобой, Алексей?

У Литвинчука даже не осталось сил, чтобы удивиться тому, откуда и когда у посетителя появился снимок. — он просто опустил и поднял веки в знак согласия.

— Значит, говоришь. Виноградов? — Олигарх убрал фотографию во внутренний карман пиджака. — Я вчера вечером специально встречался с твоим приятелем, с Олегом Гордиевским [8] . Оказывается, этот твой товарищ Виноградов ему хорошо известен. И не только ему… Олег уже передал англичанам всю информацию об этом парне, так что они будут заниматься им очень плотно.

Прочитать во взгляде Алексея Литвинчука что-нибудь, кроме затянувшегося страдания, было почти невозможно, поэтому Олигарх пояснил:

— Мы считаем, что это он тебя отравил.

Плотные жалюзи отгораживали палату госпиталя от окружающего мира, как тюремную камеру.

— Вы ведь с ним ужинали? Или обедали?

Наверное, бывшему контрразведчику следовало бы испугаться подобной осведомленности Олигарха о его конспиративной встрече с человеком из Москвы и подготовиться к правдоподобным объяснениям. Однако оказалось, что ответы Литвинчука на заданные вопросы посетителя совершенно не интересовали.