– Совершенно верно.
– Акмед прислонился к стене.
– Я продолжаю думать, что это Ллаурон.

– Ллаурон - отец Эши.

– Ну и что с того? Если он демон, ему все равно, кто стоит у него на пути, пусть даже и собственный сын.

– Нет. Именно потому, что у Ллаурона есть сын, он не может быть ф'дором. Помнишь: "Он подчиняет себе тело, которое не произвело на свет и не зачало детей, иначе его сила пойдет на убыль".

Акмед вздохнул.

– Ты уверена, что известные тебе факты являются правдой? А если Эши незаконнорожденный ребенок? Такое вполне возможно. Поверь мне, Рапсодия, ты даже представить себе не можешь, каких высот лжи они могут достигнуть. Впрочем, лучше тебе даже и не пытаться это понять.

Рапсодия встала и начала собирать свои вещи.

– Наверное, ты прав.
– Она поцеловала его в щеку.
– Пожалуй, мне следует решить, как все будет, и тогда так и получится. Через пару дней я схожу с вами в Лориториум и Колонию, я хочу посмотреть на Спящее Дитя. Может быть, я смогу что-нибудь сделать. Потом расскажу, как мы поступим с Эши. А сейчас, если мы закончили, я бы хотела побывать в больнице. Там есть пациенты, которые нуждаются в утешительной песне?

– Лично я считаю, что твои песни никому не нужны, - закатив глаза, заявил Акмед.

Грунтор недовольно посмотрел на него и с самым серьезным видом сказал:

– Ой не слишком согласен, сэр.

Рапсодия как-то раз при помощи песни вернула его к жизни.

– Ну, там было совсем другое дело, - поморщившись, возразил король болгов.
– Сейчас у нас никто не умирает. Она же собирается облегчить страдания болгов, получивших ерундовые ранения. Пустая трата времени, а ребята смущаются.

Рапсодия фыркнула, закончив собирать вещи.

– Знаешь, Грунтор, ты мог бы мне помочь с пациентами. Ты ведь любишь петь.

На лице сержанта появилось сомнение и удивление одновременно.

– Ты ведь слышала мои песенки, мисси, - сказал он, почесав голову. Они для пугания. Ой сомневается, что кто-нибудь, будучи в своем уме, примет его за Певца. Ой совсем не обучался.

– Содержание песни не имеет никакого значения, - совершенно серьезно сказала Рапсодия.
– Песня может быть любой. Самое главное - чтобы в тебя верили. Ты для них "Могучая Сила, Которой Следует Подчиняться Любой Ценой". В определенном смысле именно они дали тебе это имя. Не важно, о чем ты поешь, они должны знать - ты ждешь, что они пойдут на поправку. И они поправятся. Я рассчитываю, что Акмед споет для меня - в случае необходимости.

Акмед закатил глаза, а великан встал:

– Ну ладно, твоя светлость. Ой идет с тобой. Думаю, парни с удовольствием послушают "Ломайте Все Кости".

Посол испуганно заморгал. Тихий голос звучал мягко и ласково - и совсем не вязался с обведенными красными кругами глазами.

– Какой неприятный сюрприз, а я неожиданностей терпеть не могу. Но я уверен, что ты дашь мне вполне приемлемые объяснения. Если я все правильно помню, Гиттлесон, в отчете о твоем посещении в качестве посла королевского двора Илорка ты сообщил мне, что там находились все Трое.

– Да, ваша милость.

– А когда я спросил тебя, что представляют собой Трое, ты ответил мне, что это король фирболгов, его страж великан и светловолосая женщина, правильно? Ты их видел в Канрифе?

– Да, ваша милость, - испуганно повторил Гиттлесон.
– Так говорилось в моем отчете.

– Правильный ответ. Складывается впечатление, что ты действительно их видел. Однако когда мы прибыли в Сепульварту, один из Троих поджидал нас в базилике. Объясни мне, Гиттлесон, как такое могло произойти?

– Я не знаю, ваша милость.

– Она что, прилетела туда на крыльях?
– Красные круги вокруг глаз потемнели, стали цвета крови.

– Я... не могу объяснить случившееся, ваша милость. Прошу меня простить.

– И ты расставил посты, чтобы они наблюдали за перевалом в горах и за Илорком, как я приказал?

– Да, ваша милость. Она не могла покинуть королевство фирболгов одна или с почтовым караваном. Я не понимаю, как ей удалось попасть в Сепульварту раньше вас. Это... совершенно невозможно.
– Он замолчал под обжигающим взглядом ледяных голубых глаз.

– И тем не менее, Гиттлесон, она там была, верно?

– Именно, - прозвучал третий голос, приятный бархатный баритон.

– Ваша милость, я...
– Рука взметнулась вверх, и Гиттлесон, задохнувшись, замолчал на полуслове.

– Тебе известно, чего нам стоила твоя ошибка?
– Голос превратился в холодный, угрожающий шепот.

– Она... казалась такой безобидной, ваша милость, - пролепетал посол.

На него уставились две пары голубых намерьенских глаз, затем их владельцы молча переглянулись. Ожиданию, казалось, не будет конца.