Утром в понедельник – это был единственный день недели, когда мама уезжала на работу раньше, чем уходил школьный автобус, – Питер вынес кораблик из дома, чтобы показать Кейт, и с тех пор его не видел.

Сначала кораблик было очень интересно рассматривать, но через несколько дней оказалось, что больше он ни на что не годится. На воде он держался, как мама и обещала, однако, когда Питер с Кейт запустили его во дворе, на корпусе остались длинные царапины. Питер снял перчатки и потер отметины пальцем, но они никуда не делись и были по-прежнему отлично видны на блестящем полированном дереве. Кейт хотела запустить кораблик снова, на этот раз со старой Барби на борту, но Питер не позволил – испугался, что корпус еще поцарапается. И решил спрятать модель до поры до времени. Вот только куда?

Когда мама уходила в спальню, в доме становилось очень тихо, но не как в библиотеке или еще в каком-нибудь уютном месте. Так тихо бывает, когда сапер нажимает на кнопку, задерживает дыхание и ждет – взорвется фугас или нет. В подобные минуты Питер отчетливо слышал стук собственного сердца и шорох крови, стремящейся по жилам.

Отец вел себя как ни в чем не бывало, как будто мама ушла на работу или в магазин. Он отказывался замечать, что она почти ничего не ест, что ее плечи поникли, а зубы потемнели от налета. Даже если она не выходила из комнаты три, четыре, а то и пять дней, он спокойно ел хлопья по утрам и читал вслух заголовки из «Пост». Обнаружив, что пакет с молотым кофе опустел, он говорил Питеру: «У нас кончился кофе» – и делал пометку в списке покупок, что лежал у телефона, – как будто мама просто куда-то вышла. Когда Питер был маленький и ходил в первый класс, родители о чем-то говорили по утрам в спальне, плотно закрыв дверь. «Смотри не пропусти автобус, приятель», – говорил отец, и Питер, в зимней куртке и с рюкзаком за спиной, сидел и смотрел на часы. Когда маленькая стрелка достигала восьми, а большая оказывалась между девятью и десятью, пора было выходить.

Где-то в третьем-четвертом классе Питер заметил, что разговаривать по утрам родители перестали. Прежде чем выйти из дома, отец бросал взгляд на лестницу. Иногда, попрощавшись с сыном, он оборачивался на пороге, словно вспомнив о чем-то. Питер вдруг понял, что отцу даже нравится, когда мама по нескольку дней пропадает в спальне. В эти дни он делался спокойнее, веселее. Приходил с работы, устраивался на диване и ставил стакан виски на кофейный столик. Однажды вечером отец сообщил, что ему исполнилось тридцать шесть лет. Питер ужасно расстроился, что папу никто не поздравил, но тот, казалось, нисколько не переживал. Разрешил поужинать вафлями, включал баскетбол и не ложился до утра. Бубнеж телевизора в три часа ночи тревожил Питера не меньше, чем мамины странности, и он вскакивал с кровати – перепуганный, растерянный, словно не услышал будильник и опоздал на школьный автобус. Иногда Питер выбирался в коридор и караулил маму. Он знал – она выйдет. Будет долго пить в ванной холодную воду, припав к покрытому известковым налетом крану, а потом вернется в спальню.

«Мам!» – звал он, когда она выходила из ванной. Мама останавливалась и клала ладонь ему на лоб, нисколько не удивляясь тому, что ее сын сидит на полу в коридоре посреди ночи. Питер напоминал ей – за две недели, а то и за месяц, – что ему надо идти на день рождения, купить подарок, что в школе задали нарисовать генеалогическое древо и без нее никак не справиться. Говорил, что за весь день не съел ничего, кроме бутерброда с виноградным джемом, – чтобы хоть как-то зацепить ее внимание. Но мама только морщилась, как будто его слова причиняли ей боль, и спешила обратно в свое убежище.

Через несколько дней она выбиралась из спальни – и опять становилась лучшей мамой на свете. Она устала, ей надо было отдохнуть, рассуждал Питер, и теперь она отдохнула. Бывало, он не видел ее неделями, а потом вдруг просыпался от запаха яичницы, бекона и блинчиков. Мама ласково желала ему доброго утра и смотрела, как он ест, выдыхая сигаретный дым в полуоткрытую заднюю дверь. Выглядела она умиротворенной. Безмятежной. Как человек, который прошел тяжелое испытание и начал новую жизнь.

Может, мама снова приболела, подумал Питер, засунул курицу в духовку и заглянул в кладовую в поисках гарнира. Банка стручковой фасоли. Маме должно понравиться. У нее, наверное, грипп. Надо подняться наверх и сказать, чтобы не волновалась – он справился. Принести ей тарелку прямо в спальню. Или пусть она сама спустится, если захочет. Питер доставал кастрюлю, когда услышал, как открывается дверь.

– Энн! – позвал отец, входя в кухню. – А, это ты.

– Уроки отменили.

– А где мама?

– Отдыхает, – ответил Питер. – Я как раз…

Он встряхнул банку фасоли.

– Это подождет, приятель. Тут дел всего на пару минут – разогреешь, когда будем за стол садиться.

Питер вернул банку на место. Кастрюлю он оставил на плите.

– Можно я тогда пойду погуляю? Там ребята…

– Я их видел. Конечно, иди. Повеселись хорошенько.

– Курица…

– Я с ней разберусь.

Первый залп большой войны еще не грянул. Команды собрались на широкой, ровной площадке за домом Мальдонадо. Кейт увидела его первой.

– Чур, Питер с нами! – завопила она, и все головы обернулись на него.

– Нашел? – спросила Кейт, когда Питер занял место рядом с ней.

Бойцы поделили территорию: одной команде предстояло прятаться за деревьями, другой – за «кадиллаком» мистера Мальдонадо.

– Нет еще, – ответил Питер.

В переднее колесо «кадиллака» угодил снежок. Питер, Кейт и остальные открыли ответный огонь. Мороз кусал щеки, обжигал ладони, но под куртками становилось все жарче. Как ни торопилась Кейт, она все равно не успевала лепить снежки – так быстро расстреливал их Питер. Щеки щипало, из носа текло. Он больше не думал о кораблике, о матери, о том, что отец забудет достать из духовки куриные ножки. Кейт от хохота повалилась лицом в снег.

Снаряды были на исходе. Пока половина команды лепила новые снежки, враги перебили другую половину и отправили на «кладбище».

– Отстой! – заявила сестра Кейт Натали. – Я пошла домой.

Она поднялась во весь рост и пошла к дому, равнодушно обходя «убитых» солдат. И тогда поле боя снова превратилось во двор, а бойцы в школьников. Игра закончилась. Остальные один за другим покидали укрытия и расходились кто куда. Снег повалил еще сильнее.

– Ты идешь? – окликнула Сара сестру, взбежав на крыльцо.