Я же прихожу в себя лишь с очуметь каким шокированным отца:

— Что за херня, Егор?

Самому интересно. Тут же несусь вниз, игнорируя отца, когда в мою грудь впечатывается сильная рука, не дающая двинуться дальше.

— Ополоумел? — вопрошает тот, отталкивая назад.

А я резко зверею, не сразу понимая, что рычу на отца. А ещё забывая, что порода Каймановых одна и та же. Отец смотрит волком, глаза испепелить готовы, когда он сжимает руку на моём горле.

— Что ты натворил, идиот?

Вау, да кто-то кажется глаза наконец раскрыл.

— То, что ты давно должен был сделать, — бросаю сквозь зубы, отшвыривая от себя его руку. Разом выщёлкивает. Да и чему удивляться, во мне давно вся эта хрень кипит, да только случая никак не выпадало. Можно считать выпал, раз он решился на разговор. — Ты только языком треплешь, что Марина давно была не в себе, но нихрена не предпринимаешь. Точно также, как с матерью. Пока она не начала резать себе вены, ты не предпринял ни одной попытки, чтобы ей действительно помочь и положить в клинику, а тупо приплачивая врачам, чтобы они делали твою жизнь удобной! — Отхожу от него дальше, смотря на него, как на самое отвратительное существо в этом мире. — Ну как же это Эдуард Кайманов признает обществу, что уже вторая жена сходит с ума от жизни с ним? Лучше притащить в дом третью и трахаться с ней за стенкой и ждать, когда жена сама тебя избавит от себя, чтобы тебе было удобно.

Отец прожигает меня ядом своего взгляда, обещающего, что просто так мне с рук это не сойдёт, а мне уже по херам. У меня одна плата — его выражение лица, которое стоит всего, что могу потерять. Тут просто ирония в том, что терять то мне больше нечего.

— Не благодари, я сделал за тебя грязную работу.

Бросаю на последок и вновь собираюсь обойти его, чтобы остановить Лину, что уже, скорее всего, упущено, как тут мне прилетает в спину хладнокровное:

— Клянусь, если ты тронешь Лину и очернишь её…

— Делай, — поворачиваюсь к нему и с уничтожающе мстительной ухмылкой смотрю в не менее уничтожающие меня взглядом глаза отца. — Ты опоздал с предупреждением на год.

Мне в челюсть прилетает кулак. Да так, что даже мутного на мгновение ловлю. Быстро промаргиваюсь, отец стоит почти вплотную. Была б на мне футболка, уже схватил бы меня за грудки. Просто надо видеть его взгляд, там одно желание — раздавить меня нахрен к чертям. Я даже готов поспорить, с кем угодно, что сейчас мне прилетит ещё один раз, и ещё. Одной правды не отнимешь, за Лину отец порвёт даже меня. Но тут…

— Ты не достоин её, ничтожество, — выплёвывает он и отступает, словно ему этого хватило, чтобы выпустить пар.

На самом же деле, он просто сдержался. А вот я нет.

— Ты тоже, па. Мы все не заслуживаем её. Но ведь никто из нас не предоставил ей выбора?

Я выхожу из дома, не оборачиваясь и не дожидаясь ответа. Это не та истина, до которой я дошёл за эти два дня. На самом деле я давно знал, что мы просто присвоили её себе, понимая, что лучшего уже с нами ничего не случится. Меня пожирали отрицания, да. Я никак не мог сопоставить, как можно притворяться такой святой. А когда прочитал её дневник, осознал, что я вообще, оказывается, ничего ещё не знал, насколько Лина прекрасна душой. Мало того, что она меня не выдавала, она ещё и жалела меня, по правде считая себя виноватой в том, что я творил с ней.

Ублюдок, я даже не отрицаю. Просто не знаю, как исправить. Да и надо ли? Совесть, понятно, говорит все эти дни — да. Но тут дело в другом, правильнее её отпустить. Просто избавить птичку от нашей семьи. Но пока что я не готов, потому-то и выбегаю на улицу босиком и полуголым, рыская взглядом парковку. Не то чтобы я действительно думал, что она сидит и ждёт, когда я снова докопаюсь до неё, но мне нужно было увидеть своими глазами, как моя птичка наконец вырвалась из клетки.

Вылетаю из дома, как ошалевшая. В голове хаос, в теле необузданная энергия, меня колотит. От Егора, от его выходок, от его рук на моём теле. Таких властных, собственнических, что током прошибало каждую клеточку кожи. Я даже не помню, когда произошёл тот момент, что решила от них отказаться. Вот так вися вниз головой, в полной тишине, перед отчимом, я думала не о том, как это выглядит и насколько нагло Егор переходит границы, а о том, как ощущается его кожа на моей.

Просто сумасшествие какое-то.

Заныриваю в машину к Владиславу, когда его ещё даже рядом с ней нет. Проходит наверное полминуту, прежде чем он появляется на горизонте. Стремительно подходит к авто и также поспешно садится за руль. Он заводит мотор и смотрит в зеркало заднего вида, ожидая указаний, куда меня отвезти.

“В психушку”, рождается очень разумное в голове. Вслух говорю: “В универ”. Последнее как-то уж очень едко откликается в груди, когда понимаю, что не за горами, когда действительно произнесу эти слова. Только не по мою душу, а когда нужно будет ехать к маме.