Ну, давай, Скотт. Что ты для меня приготовил?

— Я все время думаю о ней, — говорит он с неискренней, ностальгической улыбкой. — Она — огненная буря, которую я никогда не смогу потушить. Я — тот, кто воспламеняет ее, кто раздражает ее до ошеломляющей степени. Мы идеально подходим друг другу.

Мое лицо вытягивается. И я неохотно позволяю всем увидеть мой шок. На этот раз я не могу его скрыть.

Потому что его последние строки — мои. Я сказал их в интервью.

А он украл их у меня.

— Я ненавижу его, — говорит Роуз себе под нос, сузив глаза. Она не видит моей реакции, так как стоит ко мне спиной, в то время как я обнимаю ее сзади.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Он выдал твои слова за свои.

Я облегченно выдохнул.

— Comment peux-tu le dire? Как ты это поняла?

— Кто раздражает ее до ошеломляющей степени? — повторяет она — Только ты мог такое сказать... и, может быть, еще я.

Я целую ее в щеку и крепче обнимаю за талию. Она снова на меня откидывается. Скотт не сможет встать между нами.

— Я все еще люблю ее, — говорит Скотт. — И я ничего не могу поделать со своими чувствами, они просто есть. Я люблю Роуз так, как она заслуживает, чтобы ее любили. Я просто... — он качает головой, как будто его переполняет беспокойство. — Я просто не думаю, что Коннор — это лучший вариант для нее. Он слишком эгоистичен, чтобы заботиться об этой девушке так, как могу заботиться я. И я надеюсь, что теперь, когда мы все находимся под одной крышей, она осознает, что нам суждено быть вместе.

— Убийство все еще незаконно в Пенсильвании, верно? — спрашивает Роуз.

— И в Соединенных Штатах, и во всем мире, — говорю я ей.

— Черт возьми.

А потом на экране появляюсь я.

Снова в кабинете, где я сижу на стуле:

— Что ты думаешь о Скотте? — спрашивает Саванна.

У меня самодовольное выражение лица.

— Я считаю, что его можно сравнить с мелким подростком, который пытается взломать замок моего дома, — я смотрю прямо на Скотта, который стоит за спиной Саванны, пока она снимает меня, и добавляю: — Он не более чем мелкий воришка, пытающийся забрать то, что принадлежит мне. Это достаточно честный ответ?

— А что насчет Роуз?

— А что насчет Роуз? — здесь я сказал то же, что только что произнес Скотт. Я назвал ее своей идеальной парой, но это полностью вырезали.

— Ты любишь ее? — спрашивает Саванна.

Этот монтаж заставляет меня выглядеть более бесчувственным, чем есть на самом деле. Более бесчеловечным и бессердечным, чем я хотел бы быть.

Я долго смотрю вдаль, обдумывая свой ответ, тщательно подбирая слова. Чтобы сказать правду. Или солгать.

— Для некоторых людей любовь не имеет значения.

Многие бы остановили свой допрос на этом. Меня никогда не заставляют вдаваться в подробности.

Но Саванна продолжает:

— А для тебя имеет значение?

Я прикасаюсь к подбородку и улыбаюсь, но на экране эта улыбка выглядит пустой и бездушной.

— Нет, — говорю я. — Любовь для меня не имеет никакого значения.

С этой фразой шоу заканчивается, и экран становится черным. В полном же интервью я добавил:

— Но Роуз — эпицентр моего мира, независимо от того, позволяю я себе любить ее или нет.

Все это было вырезано.

И пока толпа аплодирует и обсуждает между собой шоу, Ло и Райк поворачиваются ко мне с хмурыми взглядами. Роуз берет еще один бокал шампанского с подноса и снова прижимается спиной к моей груди, не обращая внимания на мои слова, не то что все остальные.

— Так это и был настоящий Коннор Кобальт? — спрашивает Ло, обнимая Лили, которая смотрит на меня с таким же нахмуренным выражением. Она с беспокойством бросает взгляд на сестру. Они все на стороне Роуз. Как и должно быть.

— Я говорил честно, — отвечаю я. — И это не впервые, когда я так делал.

— Значит, ты никогда никого не любил? — спрашивает Ло. — Ни другую девушку, ни свою маму, ни отца, ни друга?

Он хочет знать, считаю ли я его кем-то большим, чем просто знакомым, как Патрика Ньюбелла. Использую ли я Лорена Хэйла в целях сотрудничества с компанией его отца, многомиллиардной франшизой, специализирующейся на детских товарах? Поначалу — да. Но сейчас — нет.

Он мой настоящий друг. Может быть, первый за всю жизнь.