Мой отец хотел гордиться мной, но я не давал ему повода для гордости.

— Может, я бы и отправил тебя, — говорит он, кидая лёд в виски. — Я тогда был зол как чёрт. Твои отношения с ней были единственной искупительной вещью. Так что может быть.

Я киваю. Да, именно поэтому он позволил мне остаться. Может быть, он бы скучал по мне. Но он никогда в этом не признается.

— Так если вы двое на самом деле не были вместе, то какого черта эти звуки доносились из твоей комнаты?

Я хмурюсь, и тут меня осеняет осознание. Я зарываю лицо в ладони, потрясённый.

— Ты слышал её?

— Ты не один жил здесь, — огрызается он, — и вы двое были громкими.

Нет. Она была громкой.

— Не то чтобы я пыталась слушать. Поверь мне.

Какой же пиздец. Я потираю переносицу, так сильно желая проснуться. Проснись, блядь. 

Он, наконец, садится в кресле.

— Только не говори мне, что ты позволял ей трахнать кого-то другого в твоей постели.

Я опускаю руку и хмурюсь.

— Давай проясним кое-что — тебе запрещено говорить о том, что она с кем-то трахалась. Ни со мной, ни с кем-то другим, ни с кем. Понял?

Он закатывает глаза.

— Ты только что сказал мне, что она сексуально зависима...

— Мне похер, — холодно говорю я. — Она всё ещё моя девушка. Она всё ещё Лили. И мне совсем не комфортно говорить об этом с тобой.

— Может, она просто шлюха, — говорит мой отец, явно игнорируя меня. — Ты когда-нибудь думал об этом?

Я мог бы ударить его. Думаю, что мог бы. Но я этого не делаю. Я использую свои слова, как он меня учил.

— Я скажу это один раз, а потом ты больше никогда не будешь называть её так. И мы больше не будем это обсуждать, — я встаю. — У нее проблема. Она плачет во сне, потому что не может перестать думать об этом. Я держу её в своих, чертовым объятиях, пытаясь заставить её остановиться. Секс — её наркотик, — я показываю на свою грудь, мои руки дрожат. — Я понимаю. Я, блядь, понимаю, и ты тоже должен, если хоть на минуту задумаешься, как сильно ты полагаешься на это, — я показываю на его стакан, и он застывает. — И если кто и является шлюхой, так это ты.

Он приводил в дом и выводил из него достаточно женщин, чтобы я мог легко получить какой-нибудь комплекс. Моя грудь сильно вздымается и опускается, когда я заканчиваю говорить.

Его голос значительно смягчается.

— Это все равно не объясняет того, что я слышал в твоей спальне. Если вы двое не были вместе...

Я гримасничаю. Он все ещё об этом?

— Я позволял ей мастурбировать в моей постели.

Его глаза расширяются, и он открывает рот, чтобы заговорить. Я прерываю его.

— Ни за что, — огрызнулась я. — Ты не можешь задавать никаких вопросов об этом. Наши отношения — даже самые пиздецовые — это между нами. Это не имеет никакого отношения к данной ситуации.

Это ложь, но я не собираюсь обсуждать это дерьмо со своим отцом, независимо от того, сложны ли наши собственные отношения.

Он поджимает губы, а затем делает глоток из своего бокала.

— Если таблоиды узнают... — начинаю я, но теперь его очередь прервать меня.

— Если Лили попадёт в таблоиды, то её назовут именами, которые тебе не нравятся.

— А как же Fizzle?

— Пострадает, а поскольку ты связан с ней, то и Hale Co, — он поднимается со стула.

— Давайте найдём этого ублюдка.

.

ЧАСТЬ

ВТОРАЯ

.

«У всех у нас есть секреты: те, которые храним мы, и те, которые хранят от нас»

— Питер Паркер, Удивительный Человек-Паук

22. Лили Кэллоуэй

.

Я ненавижу летать.

Не типа летать, как Супермен. А летать на самолете — в металлической трубе в воздухе.

Добавьте сюда мой страх высоты и перспективу долгого нахождения в маленьком замкнутом пространстве, и я начинаю немного волноваться. Мне нужна опция, чтобы я могла рвануть в комнату и зарыться под одеяло, спрятаться от всех и убежать в свое убежище.

Уединение, это мой хлеб с маслом (помимо порно).