Не говоря больше ни слова, он идет к двери.

Я знаю, что ему сейчас трудно. Он всегда был тем, кто решал мои проблемы, а теперь... Ну, он ничего не может сделать. Я бы хотел, чтобы было иначе.

— Эй, Джорди, — кричу я.

Он останавливается и смотрит на меня:

— Да?

— Спасибо, бро, — тихо говорю я, и он слабо улыбается, а затем покидает палату. — Снова остались только ты и я, Эви, — шепчу я, проводя пальцами по ее щеке и пристраиваясь рядом.

Я почесываю подбородок, отчего кожа под недельной щетиной начинает зудеть. Взяв Эви за руку, прижимаю ее к своей груди и смотрю в потолок.

— Хочу еще кое в чем признаться, — произношу я с ностальгической улыбкой. — Помнишь, как Кирстен Гребер издевалась над тобой в школе и грозилась побить тебя, когда ты шла по дороге между нашими домами? Ты сказала мне, что хочешь быть смелой и что собираешься постоять за себя. Даже на пару недель запретила мне гулять с тобой. Так вот, — усмехаюсь своим воспоминаниям, — каждый день я издали следил за тобой, прячась за кустами, словно шпион. Я знал, ты разозлишься, но хотел убедиться, что ты в безопасности.

Я широко зеваю. Сейчас только пять тридцать, но ощущение, будто уже полночь. Я больше не в состоянии держать глаза открытыми и понимаю, что закрываю их, находясь на грани сна.

Когда открываю глаза, то вижу, как Кэрол, единственная из медсестер, с которой я общаюсь на «ты», находится в комнате, проверяя жизненные показатели Эви, и меняет ей капельницу.

— Мистер Рид, — тихо говорит она, — почему вы не отдыхаете в раскладном кресле? Вы себя в могилу сведете.

— Ты что, разговаривала с моим братом? — подтруниваю я, и Кэрол прищуривается.

— Что?

— Не бери в голову. Спасибо, мне и здесь неплохо.

— Ладно, — соглашается она, пересекая комнату, и пишет что-то в медицинской карте Эви.

Я проверяю свой телефон, прокручивая множество пропущенных смс от Брейдена и Норы, а также несколько голосовых сообщений. Проигнорировав автоответчик, отправляю в ответ смс, в которых сообщаю, что со мной все в порядке. Разумеется, это вранье. Они были здесь сегодня утром, и с тех пор мало что изменилось.

Мое внимание привлекает легкое постукивание по окну, и я инстинктивно поворачиваю голову, наблюдая за тем, как с неба падает легкая изморось. Как загипнотизированный смотрю на дождь, крепко держась за Эви. Теснее прижимаюсь к ней, боясь потерять ее.

Дождь усиливается. Вскоре крупные капли уже барабанят по стеклу. Все, что я вижу перед собой, это Эви с распростертыми в небо руками, кружащаяся, танцующая, живая. По щекам текут слезы, которые падают на ее кожу в безмолвной поддержке.

— Эви, смотри, — горестно шепчу я, — дождь идет. Открой глаза, малышка. Пожалуйста... открой глаза. — Я нежно обнимаю ее, когда мой голос затихает. — Небо ждет… И я тоже.

* * *

Обычно я не помню свои сны. Иногда я думаю, что мне вообще ничего не снится. Но не в этот раз. Сегодня вечером я просыпаюсь, полностью дезориентированный. Тяжело дышу и изо всех сил пытаюсь вернуться в сон к босоногой девушке в белом платье, чьи рыжие волосы растрепаны летним ветром. Смеясь, она протянула мне руку, побуждая меня подойти к ней. Я почти дотянулся до нее. Я был в нескольких дюймах от того, чтобы переплести наши пальцы. И теперь мое сердце так сильно бьется в груди, что рубашка промокла от пота, а я лишь хочу вернуться обратно в свой сон.

Соскользнув с кровати, направляюсь в ванную, стараясь вести себя как можно тише. Это само по себе смешно, потому что Эви меня не слышит. Нащупав пальцами выключатель, я нажимаю на него, щурясь от слишком яркого света люминесцентной лампы. Она чем-то напоминает мне свет в темном подвале или в комнате для допросов. Слегка качая головой, я вспоминаю о Брейдене и о том, как притворялся пойманным шпионом.

Взгляд на отражение в зеркале возвращает меня в реальность. Джорди прав: выгляжу я дерьмово. Конечно, он не произнес этого, но мог бы.

Вцепившись в края раковины и сжав кулаки, я всматриваюсь получше. Глаза — узкие карие щелочки, щеки и подбородок покрыты щетиной, волосы в полнейшем беспорядке. Печально то, что мне на это наплевать. Глубоко вздохнув, ополаскиваю лицо теплой водой, затем вытираю его насухо и выключаю свет.

Теперь я взбодрился. Руки беспокойны так же, как и разум. Хотел бы я иметь при себе бумагу. Внезапно у меня появляется желание что-нибудь написать. Вместо этого я подхожу к окну, сажусь на подоконник и всматриваюсь в темноту, пытаясь найти в ней утешение. И вот тогда слышу это.

Всхлип.

Такой тихий, что я почти уверен: он мне померещился. Все тело замирает. Наклонив голову, я прислушиваюсь. И снова слышу его. Внимая подсказкам внутреннего голоса, сердце трепещет в груди, пока я рьяно пытаюсь добраться до кровати, опрокидывая по пути кресло.

— Эви? — вырывается у меня на выдохе, и я, затаив дыхание, склоняюсь над ней.

— Диллс?

Самый нежный звук эхом отдается в моих ушах и подобно солнечным лучам, проникающим в мою грудь, возвращает меня к жизни.