— Боже мой, и вы тоже! Это у нас уже двенадцатый получается!

— Да? Я уж надеялся, что я буду первым в крепости, кто взял противника в плен. Зря, выходит, надеялся, — искренне удивился я, и только затем поздоровался: — Здравствуйте, Ваше Превосходительство. И вам здравствуйте, Ваше Превосходительство, — обратился я к Белому.

Ночка у них тоже выдалась неспокойная, и весь их внешний вид говорил о том, что они очень устали. Глаза у обоих были красные, натертые и генерал Белый с трудом давил в себе глубокие зевки, деликатно прикрываясь ладонью.

— Здравствуйте, здравствуйте. Где же вы его взяли, если не секрет?

— Не секрет, — ответил я. — На пляже выловил возле восемнадцатой батареи. Чуть не убил меня.

— М-да? А на вид — щенок щенком. А что же вы делали там в такое время?

— Живу я теперь там. Решил вот перебраться подальше от бомбардировок.

Генерал Белый покивал с пониманием. Как-никак его дом находился не так чтобы далеко от моего и шанс быть погребенным под случайным снарядом и у него был очень высок. Впрочем, как и у Стесселя, который также проживал на местном аналоге Рублевки.

— Что ж, ваша правда, там должно быть безопасно. Вы, должно быть видели всю заваруху от начала и до конца? Не так ли?

— Да, видел. И кое-что снял на пленку для истории и императора.

— Во как! Да вы у нас, Василий Иванович, повсюду успеваете. И повоевать и поторговать и в плен врага взять, — с усмешкой сказал Стессель и обратил свое внимание на пленного. Тот стоял ссутулившись, понуро повесив голову, ожидая своей участи. Мокрая одежда, которая так и висела на нем, студила тело и японец мелко дрожал, едва ли не выстукивая зубами трещетку: — Так-так, суб-лейтенант первого класса вам попался, Василий Иванович. Невелика птица, но ничего, нам и она сгодится. Значить вот что, — это он обратился уже к своему адъютанту, — пленного переодеть в сухое, накормить, напоить и определить к остальным. Понятно? И водки дайте ему полстакана что ли, а то помрет еще. Вишь как трясет!

— Будет сделано, Ваше Превосходительство, — отчеканил тот и принял пленного.

Ну а мы втроем вышли на улицу. Здесь господа, со мною попрощавшись, с явным наслаждением закурили. Я так понял — они оба собирались ехать домой, чтобы отоспаться.

В тот же день я узнал, что японцы ночью и вправду пытались завалить фарватер внутреннего рейда брандерами. Отправили десять гражданских судов, но ни один из них, благодаря и бдительности наших вояк, и простой удаче, стоявшей на нашей стороне, своей цели не достиг. Какие-то суда оказались подорваны на минах, какие-то сбились с курса и сели на мель, а какие-то расстреляны. Сам Стессель и Белый во время этих атак находились на Электрическом утесе и помогали нашим морякам отбиваться — с азартом стреляли из мосинок по кораблям. И даже наместник Алексеев под самый конец заварушки поднялся на борт одной из канонерок и одарил нескольких героев наградами.

А когда я вернулся в новый дом, то с удивлением встретил там Мурзина, что прикатил сюда на извозчике со всем своим скарбом. Не дожидаясь меня, он самовольно сгрузился и присел на лавочку. Заложил нога на ногу и нервно, в глубокую затяжку закурил. И странное дело, Данил, что не очень-то любил моего управляющего, недовольных взглядов в его сторону не бросал, а совсем наоборот, присел с ним рядом и так же затянулся.

— Что случилось, Егорыч? Ты чего с вещами?

Он поднялся, поздоровался, протянув жесткую ладонь.

— К черту этот Новый город, — с неудовольствием ответил он и достал из кармана пиджака какую-то тяжелую железку. — Вот, смотри, что мне в окно ночью залетело. Едва не убило.

Это был осколок от снаряда. Увесистая округлая пластина сантиметровой толщины с рваными и острыми краями. Он начал объяснять:

— Лежу я, значит, на кровати, сплю. Слышу, стрельба началась. Вроде как наши бьют, а затем японцы начали. Снаряды на батарею ложились и вроде бы как не страшно. Да только не все они на гору упали, какие-то мимо пролетели, да прямиком в залив и на набережную. Один такой взорвался, а вот эта дура мне в окно. Стекло вдребезги, и он в книжную полку врезался. А она как раз над моею головой была. Потом там еще один снаряд взорвался, сосед сдуру высунулся, а такая же штука ему прямо в грудь и врезалась. Разворотила все в фарш, только ребра торчали. Жена его в слезы. Ну, я ее и ее детишек в охапку, да на задние дворы, да в подвалы. До утра там просидели, а как бомбардировка прекратилась, так я вещички все свои забрал и сюда примчался. Здесь теперь буду жить.

— Понятно, — сочувственно покивал я головой. Конечно же страшно жить под снарядами, сам это прекрасно понимаю. — С парнями поселишься. Сможешь с ними ужиться?

Вместо Мурзина ответил Данил:

— Раз такое дело, Василь Иваныч, то пускай живет. Морду, чай, не начистим, но только если губы красить не будет и педерастов своих водить не станет.

Мой управляющий грустно усмехнулся и резюмировал:

— Как-нибудь уживемся.

— Петро?

А второй мой солдат лишь махнул рукой.

— Что ж, Егорыч, тогда заселяйся. А вы, — я обратился уже к моим архарам, — давайте-ка возводите рядом второй домик и баньку ставьте.

— Для него домик? — кивнул в сторону Мурзина Петро.

— Нет, для себя и Лизки.

Так и зажили мы впятером в небольшой избе. В тесноте, как говориться, да не в обиде. Я ночевал в собственной небольшой комнате, никого в нее не пускал, парни и Мурзин в другой, а Лизка как и ранее на лавке возле печки. Временные трудности никого не смущали, все прекрасно всё понимали. А архары мои в тот же день взялись за возведение второго небольшого домика и Егорыч им охотно помогал. И хоть до сих пор неприязнь парней к неправильной ориентации моего помощника у парней осталась, но вот наружу явно вырываться уже перестала. И на этой стройке, что шла пару недель, они немного пообтесались, пообтерлись и, как это ни странно звучало, даже как-то сдружились. Не в том плане, что мои архары полностью приняли Егорыча, а в том, что стали вполне терпимо относиться к его присутствию. И видя его честную, безо всяких скидок тяжелую работу, когда он и топором махал и тяжелой пилой распускал бревна, они чуть-чуть его зауважали. Самую малость.