И он все потерял, когда понял, что только она имеет смысл.

– Келемин понимал, что после смерти брата владыки займутся Первым всадником, и решил подстраховаться. Сошелся с его величеством и начал обстряпывать дела наверху. Хотел породниться с правящей династией, и это почти получилось.

Мартин усмехнулся, и эта усмешка вытряхнула Коннора в реальность. Он угрюмо провел ладонями по лицу и спросил:

– Эмма была наполовину фейери?

– Да, – ответил Мартин. – Она действительно дочь мастера над болью, но нам надо было это скрыть, чтобы сделать ее ненужной королю. И я скрыл. Кто бы знал, что Келемин бросится в бой!

Коннор вдруг подумал, что ему все равно. Что будет с Келемином, кого там король приведет в невесты сыну, какие еще игры затеют спецслужбы, как будет себя вести его собственная Глубинная магия. Ему было плевать. Сейчас он просто хотел уехать в Дартмун. Мартин понял его чувства, потому что дружески похлопал его по руке и сказал:

– Мне в самом деле жаль, Коннор. Она была хорошей девушкой.

«Была», – подумал Коннор и ответил:

– Жаль, что я не смог стать для нее хорошим… – он осекся, не зная, как продолжить фразу. Хорошим другом? Но друзья не занимаются любовью. Хорошим мужем? Но они не женаты. Хорошим возлюбленным? Но они не признавались друг другу в нежных чувствах.

Любовь стояла перед ним во весь рост, и Коннор почти задыхался от того, что теперь ничего уже не мог исправить.

– Мы уезжаем через час, – произнес он, и Мартин добавил:

– Я прослежу, чтобы все было готово.

– Скажите, – вымолвил Коннор, – а нельзя ли сделать так, чтобы королевство фейери перестало существовать? Бросить к ним бомбы, запустить газ, запечатать все выходы? Есть ли хоть что-то?

Его начинало тошнить от одной только мысли, что рано или поздно среди подземных владык появится очередной Келемин, который захочет управлять людьми. Он принесет им щедрые дары – Глубинная магия была исключительно щедрым даром! – но потом сделает своими рабами.

Мартин прищурился так, словно Коннор заговорил о чем-то неописуемо приятном.

– В моей допросной Первый всадник, который уже не выйдет на свободу, – с улыбкой ответил он. – А Первый всадник – это знание всей системы безопасности подземного королевства. Не волнуйтесь, Коннор! Однажды мы найдем способ победить их.

Коннор усмехнулся. Ни один человек больше не будет убит на Йолле, ни одну девушку не нанижут на ветви дерева в чаще леса. Пожалуй, это то, ради чего стоит жить. Он понимал, что победа над фейери будет не завтра и не через год, но сама мысль о победе давала ему надежду.

– Если я вам понадоблюсь, напишите в Дартмун, – произнес он и, поднявшись со скамьи, пошел в сторону дворца. Там на ступенях уже стояли шеф Брауни и Тавиэль. Слуги, которые держались чуть поодаль, охраняли большой металлический ящик.

«Ей, наверно, холодно там», – подумал Коннор, чувствуя, что еще немного – и он окончательно потеряет силу духа. Отправиться в подземное королевство, идти тропами фейери, вступить в противоборство с Первым всадником, и все ради того, чтобы идти к гробу и понимать: ничего не вернешь, ничего не исправишь, хоть разбейся. Коннор не думал, что в нем может поселиться такая пронзительная пустота, что она может быть настолько глубока.

«Она вернула мне магию, – подумал он, вспомнив тепло Эммы и ее улыбку. – Она сделала меня тем, кто я есть».

Он вспомнил, как Эмма радовалась его подарку, каким светом было озарено ее лицо, и вдруг сказал себе: если бы я тогда признался, что люблю ее, то ничего этого не случилось бы. Она сейчас была бы жива.

Коннор понимал, что это глупости, но на душе было так тяжело, что мир терял цвета и звуки, становился черно-белым и немым.

– Вот и съездили, – со вздохом сказал шеф Брауни Тавиэлю. Эльф держался подчеркнуто спокойно, но было видно, что ему тоже тоскливо. – Никогда не думал, что попаду в столицу. А уж во дворец зайти – об этом я и мечтать не смел. А государя увидеть вот так, считай, что носом к носу… Эх! – шеф Брауни махнул рукой и с искренней горечью во взгляде дотронулся до ящика.

– Что ж, пришло время вернуться, – произнес Тавиэль и предложил, глядя на Коннора: – Если хотите, я могу вам смешать успокоительное зелье.

– Честно? – Коннору вдруг захотелось рассмеяться в голос, но он понимал, что это просто нервы, и такая реакция, в общем-то, неудивительна. Сейчас он видел, что вся его жизнь рухнула, и он стоит на развалинах. – Я хочу, чтобы на свете больше не было ни одного фейери. Чтоб они все передохли в своих подземных чертогах. А там уж и успокоительное зелье можно принять.

Тавиэль понимающе качнул головой и опустил руку на плечо Коннора – почему-то ему сделалось пусть немного, но легче от того, что его боль разделили.

– Когда меня изгнали, я хотел примерно того же, – признался Тавиэль. – Вы не один, Коннор, помните об этом.

Шеф Брауни вздохнул, похлопал Коннора по плечу – так они и стояли втроем, и молчаливые слуги держались поодаль, и в саду опадала листва, и жизнь, к сожалению или к счастью, продолжалась. Потом Коннор вздохнул и произнес каким-то чужим, сломанным голосом: