– Великие Боги, Глория… Я и представить не могла такой мощи…

Виктор, который сидел чуть в стороне, дотронулся до моей руки. Я погасила заклинание, чувствуя себя одновременно опустошенной и исправленной – это было настолько светлое и горькое чувство, что я с трудом сдерживала слезы.

– Мам, - спросила я, - если я изменюсь еще сильнее, ты будешь меня любить?

Почему-то мне было страшно. Я однажды видела великого мага в академии – сила, которая его наполняла, была такой, что он казался парящими над миром. Жизнь уже не имела для него никакого значения: он был погружен только в себя, и это выглядело чудовищно.

Лицо мамы дрогнуло, словно я вдруг снова стала той маленькой девочкой, с которой она когда-то убегала от мучителя, прячась в багажном ящике почтового экипажа. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, а потом она сказала:

– Детка, что бы ни случилось, кем бы ты ни стала, ты всегда будешь моей любимой дочерью. Я люблю тебя любую и приму тебя любую.

Я все-таки не удержала слезинку. Эта безусловная любовь и принятие были тем, что все время помогало мне выстоять. Я всегда чувствовала поддержку родителей – они стояли у меня за спиной и готовились подавать патроны.

– Мам, ты только не бойся, - начала было я, и мама рассмеялась.

– Когда дети так говорят, то ясно, что придется бояться!

Мы улыбнулись. Я покосилась в сторону Виктора – он смотрел на меня с теплом и любовью. Возможно, вспоминал свою мать и те солнечные чувства, которые окружали его дома.

– Мне предстоит столкнуться с могущественным эльфийским магом, - сказала я тем тоном, которым обычно докладывала куратору о выполнении очередного задания. – Он способен прорывать магический слой нашего мира.

Мама кивнула. Сейчас она выглядела сдержанно и спокойно: слушала и прикидывала, что делать.

– Ты сможешь установить защитные вешки в Келлемане? – спросила я. – У нас тут просто появлялся очаровательный паучок, и я не хочу, чтобы что-то похожее вылезло у вас.

– Конечно. Я это умею. Ты решила, что этот маг – Эленвер?

Теперь уже я утвердительно качнула головой. Решила. Потому что мне вдруг подумалось, что в шкатулке может быть одна из подвесок, которые я носила в детстве в Благословенном краю. И Эленвер вполне мог бы желать мне… впрочем, ладно. Это не он.

– Просто у него была шкатулка, - ответила я, понимая, что сейчас придется вдаваться в детали. – И там он хранит что-то очень важное, и сказал, что я знаю, что это такое.

Мама нахмурилась.

– Это как в сказке, помнишь? Игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, а сундук в синем море. Какое-то средоточие его силы?

– Не знаю, - вздохнула я. – Но это явно что-то очень важное. И я понятия не имею, откуда могу это знать.

Мама пожала плечами.

– Что, если это как-то связано с твоим мужем? Не с тобой?

Виктор даже вздрогнул – заглянул в зеркало и спросил:

– А я-то тут при чем, госпожа Азора? Я сроду не знал никаких магов.

Некоторое время они всматривались в отражение, и я видела, что Виктор пришелся маме по душе. Хорошие люди всегда друг другу нравятся. А когда все это закончится, мы обязательно отправимся в Келлеман – пусть два клана познакомятся и подружатся навсегда.

– А твои родственники по эльфийской линии? – спросила мама. – Среди них могли быть маги?

Виктор растерянно запустил руку в волосы. Я и подумать не могла, что чье-то лицо способно измениться вот так, сразу – его исказило от понимания и боли, смяло черты. Казалось, Виктора ударили.

– Я не знаю, - глухо признался Виктор. – Я никогда не видел ни своего отца, ни его родню.

У меня в голове словно зажглась лампа, и свет выявил все детали головоломки и сложил их так, что картина стала ясна.

Любит серебро. И хранит ту серебряную вещицу, которая напоминала ему…

– Это не мой отец, Виктор, - прошептала я. – Это твой!

12.1

Виктор

Все это было похоже на военный совет.

Азора осторожно сняла зеркало со стены и отнесла в небольшой кабинет, обставленный по-старинному и по-гномьи основательно – дорогая вековая мебель, пейзажи на стенах, глобус, которому полторы сотни лет, не меньше. Через несколько минут к ней присоединился мой тесть Фьярви. Мы дружески поздоровались, но он бросил на меня такой взгляд, словно хотел в очередной раз посоветовать мне беречь и любить его дочь, а то за ним не заржавеет меня проучить.

Отцы. Вот они, отцы. У Глории был такой – сильный, заботливый, готовый сражаться за дочь хоть с Глубинным червем, хоть с эльфийским магом. Казалось, ему не сидится на диване рядом с женой: Фьярви ерзал так, словно хотел вынуть из кладовой свой боевой молот и броситься на выручку. А у меня был тот отец, державший в шкатулке пуговицу, которую когда-то выспорил у приятеля. Он оценил и любовь моей матери, и мою жизнь всего лишь в пуговицу с мундира – но она была серебряной, и он ее хранил.