— Волчок! — весело закричала девочка, разрумянившись и заливаясь хохотом от удовольствия. Курт поднялся на ноги, выхватил ее из, казалось, бесчисленных лап, и все мы вздохнули с облегчением. Одна из нянь даже заплакала. — Волчок! Кататься! Давай еще!

Волчок после такого катания мог только кряхтеть и стонать. Живую и невредимую девочку протянули матери — та прижала ее к себе так крепко, словно боялась, что невидимые руки вновь возникнут невесть откуда, отнимут, украдут. Отряхивая пальто, Курт всматривался в груду шерсти и лап, что ворочалась перед ним на снегу. Полицейские топтались рядом, с испуганным видом почесывая затылки и не рискуя приближаться: кто его знает, эту громадину, вдруг бросится? Да, похититель детей впечатлял. Громадный, темный, жуткий — как он вообще смог подобраться к горке так, что его никто не заметил? Мы же с Куртом шли по улице и не увидели ничего подозрительного, пока не раздались крики.

— Слава Богу, все хорошо, — с искренним облегчением выдохнула Хайди, и мамы и няни дружно закивали. — И вы только посмотрите, она еще хочет! Ну Милли! Тебя оборотень украл, а ты и рада!

Милли тем временем не хотела обниматься с мамой — она тянула руки к чудовищу и требовала:

— Волчок! Еще кататься! Вставай! Пойдем еще!

Отряхнув пальто от снега направленным заклинанием, Курт посмотрел снизу вверх и окликнул:

— Кайя, это и есть твой бранбадог!

Женщины изумленно посмотрели на меня, только сейчас обнаружив, что я пришла сюда в компании спасителя детей от чудовищ. Хейди даже приоткрыла рот от удивления: вот, значит, какая ты, седьмая жена несчастного брата. Курт помахал мне и предложил:

— Спускайся, посмотри на него!

Одна из женщин тотчас же услужливо подсказала, что тропинка справа. Несколько раз я едва не упала на ней, но через несколько минут добралась к Курту, целая и невредимая. Чудовище, опутанное заклинаниями, стонало и вздыхало. Это было нечто среднее между огромным медведем и собакой — сейчас, когда мы смотрели на него, в нем что-то ворочалось и бурлило. Шерсть то поднималась дыбом, то опускалась, в ней открывались и закрывались глаза.

— Мама, хочу волчка! — пискнула девочка. — Ну мама! Давай ему косточков принесем? А он меня еще покатает!

— Ничего ж себе волчок! — сказал один из полицейских. — Это ж вон страсть какая!

Постепенно сквозь чудовище пробивались человеческие черты. Вскоре на снегу уже лежал обычный мужичок в расстегнутом пальто и видавших виды штанах и рубахе. Вид у него был как у выпивохи, который перебрал с хлебным вином в кабаке и теперь вдруг понял, что успел натворить дел. Девочка расстроилась чуть не до слез.

— Мама! Где волчок? — всхлипнула она. — Хочу кататься! Хочу волчка! Дядя, верни волчка!

Курт легонько пнул бывшего волчка и поинтересовался:

— Ты зачем, дурак, ребенка схватил?

— Не знаю, ваша милость, — дрожащим голосом ответил оборотень. Он выглядел несчастным и жалким. Теперь это было не чудовище, а человек, который попал в передрягу и не знал, как из нее выпутаться. — Не знаю, не помню.

Курт прищурился и задумчиво посмотрел на небо, что-то подсчитывая.

— Ну да, Луна в доме Козлорога, самое дикое время, — вздохнул он и спросил: — Пилюли свои пил? По графику, как положено?

Все оборотни пьют пилюли, которые не дают им оборачиваться. Мать рассказывала, что раньше, когда она была маленькой, и месяца не проходило, чтобы оборотень не разорвал кого-нибудь, и в полнолуние люди запирались дома и окуривали комнаты полынью. Потом изобрели пилюли, и как бабушка отшептала, все преступления оборотней прекратились. Теперь они вели обычную человеческую жизнь, и истории о них постепенно становились легендами.

— Пил… — прохныкал мужичок. — Да тут вот с кумом зашли в погребок, а там пивко же. А пивко с пилюлями не дружит, да кум говорит: ладно тебе, что там с одной кружечки-то будет. Тем более, день святого Павсикакия, грех же не отметить… — он вздохнул и добавил: — А где одна кружечка, там и пять.

— А где пять, там и десять, — усмехнулся Курт, и оборотень вздохнул. Мама увела Милли в сторону: девочка всхлипывала, но обещание немедленно пойти в магазин и купить ей лучшую куклу немного подсушило ее слезы. Обернувшись к нам, она помахала рукой, и оборотень махнул в ответ. Я готова была поклясться, что он не причинил бы ребенку вреда — от него не веяло ни яростью, ни злобой.

— Восемь с половиной. Дальше не помню, ваша милость, но вот, — оборотень размашисто обвел лицо кругом, призывая в свидетели святые силы, — как есть, не вру, зла не желал. Я, когда оборачиваюсь, мирный. Навроде собаки. Вон, кумовы детки у меня всегда на спине катаются. Я, наверно, решил, что она одна из них и снова катал.

Я невольно оценила храбрость кумовых деток — залезать на спину оборотня и не бояться! А оборотень тем временем дернул носом, нахмурился, словно поймал какой-то очень неприятный запах, и полюбопытствовал:

— Ваша милость, а где ж вы летунницу-то подцепили? Их, почитай, лет двести тут не водилось!

Курт

Разговор мы продолжили в ближайшем отделении инквизиционного департамента. Меня там знали — сразу же освободили допросную, принесли кофейник и вполне приличную закуску из буфета, так что допрос оборотня сделался похож на светскую беседу добрых знакомых.