С другой стороны, почему бы и нет? — думала я, неспешно шагая по идеально расчищенному от снега тротуару. Гуляющее общество было самым приличным и модным, и мне подумалось, что я в своем старом пальто и шапочке, каких уже давно никто не носит, похожа на служанку, которую отправили с поручением. Мой муж по отчаянию хороший человек, неудивительно, что за эти дни мы с ним сблизились. В конце концов, девушек выдают замуж по воле родителей, и хорошо, если они успеют хотя бы побеседовать с будущим супругом, не говоря уж о том, чтобы сходить с ним на свидание и полетать над городом на воздушном шаре…

Да, я начинаю влюбляться. Да, Курт Лансеберг — смелый и сильный человек, неудивительно, что он мне нравится. Удивительно было бы, если бы не понравился.

И мы справимся с летунницей. Мы обязательно найдем выход, а там будет видно. Может, и не придется расторгать контракт.

Подумав об этом, я дала себе еще одну мысленную оплеуху и остановилась, увидев кондитерскую.

В Бринфордском королевстве традиционно любят сладости, и кондитерских здесь хватает, но та, которая стояла в Синих песках, была похожа на сказочную сокровищницу, открывшую сундуки для гостей. Чего в ней только не было! За огромными прозрачными окнами раскинулся целый город из пряников, зефира, мармелада, марципана и вафель. Все в нем сверкало и рассыпало золотые искры, все источало удивительные тонкие запахи, щекочущие ноздри. А за пряничным городом возвышались бесконечные витрины, переполненные сладостями, которые даже вообразить было трудно.

Чего там только не было! И бесчисленные конфеты в золотых и серебряных обертках, и печенья, и торты, и пирожные — все, чего только может пожелать сладкоежка. Я вошла в гостеприимно распахнувшиеся высокие двери и оказалась перед сахарными яйцами, из которых вылуплялись пряничные дракончики. Дети благородных обитателей Синих холмов разбирали их с той скоростью, с какой их ровесники из бедных районов сметают горячие пирожки с требухой.

Так. Спокойно. Я же за пряниками шла — вот и пряники с самыми разными начинками, и животные, отпечатанные на их глазированных телах, кажутся живыми. А вот и фруктовые дольки мармеладов, прозрачные и плотные, похожие на драгоценные камни — их я тоже возьму. А вот вазочки с шоколадным суфле, украшенным шоколадной стружкой и разноцветными сладкими шариками. А вот…

Я подхватила корзинку для покупок, с поклоном поданную мне помощником продавца, и неторопливо побрела вдоль витрин, наполняя ее бумажными пакетиками с лакомствами. Вот шоколад с трюфельно-апельсиновой начинкой — барышня в модной белой шубке взяла сразу пять плиток, одарила меня неприязненным взглядом, словно хотела спросить, как это таких, как я, пускают в такое место. Вот зефир в шоколаде, дынный, арбузный, яблочный, крыжовенный — его плотная нежность так и тает во рту, оставляя даже не вкус и сладость, а легкое воспоминание о вкусе. Вот пузатые бочонки халвы в шоколаде, вот воздушные завитки безе на подушках из ягод, вот брусочки пастилы из фернских яблок — кисловаты, но популярны. Вот…

Я опомнилась, когда корзинка стала изрядно оттягивать мне руку. Оценила ее содержимое — да, у нас сегодня будет настоящее чаепитие. И пусть Курт рассказывает страшные истории, а за окном идет снег, и огонь в камине потрескивает весело и радостно, и Евтей ворчит, пытаясь воспитывать новых хозяев. Расплатившись, я взяла плотный бумажный пакет с золотым гербом магазина, и вдруг поняла, что что-то не так.

Яркий праздничный мир вдруг застыл и откатился назад, словно я вдруг сделалась маленькой и хрупкой — такой, что любое неосторожное движение могло меня сломать. В нем все замерло: мальчики, которые протягивали своей няне пряничных драконов, господа в дорогих пальто, решившие прикупить многоярусные торты, барышни, которые обсуждали невыносимый вред мармелада для фигуры — все они вдруг сделались декорациями для спектакля.

Мне сделалось жарко и тут же бросило в стужу. Я стояла, сжимая в руках пакет, и чувствовала, как из меня вытекает жизнь. Вот закружились золотые туманные завитки вокруг пальцев, вот к ним присоединились сиреневые ленточки магии, вот раскрылись густо-синие крылья летунниц, готовясь подхватить меня и унести…

Я стала заваливаться на кассу — ненастоящую, нарисованную. Медленно-медленно, утопая в ледяных объятиях, не смея даже подумать о сопротивлении. Принять свою судьбу, умереть, освободить Курта, чтобы он женился еще раз, уже на нормальной женщине, а не на ведьме…. нет.

Зеленая лента сжала мою голову так, что я очнулась. Стряхнула с себя наваждение — нет, я не буду умирать здесь просто потому, что этого захотел тот, кто проклял Багрового Первоцвета. Не на ту напал — я всегда сражалась за своих близких и буду биться за себя.

И да, Курт мне близок, и я не хочу его терять. Незачем отрицать очевидное.

Резким движением я вырвала ленту из прически — волосы затрещали, по ноздрям мазнул запах гари. Теперь это была уже не лента — изумрудная молния поднялась в кондитерской, словно дерево с бесчисленными ветвями.

Ведьмам запрещены чары — но ведьма имеет право спасти себя и других людей, если кто-то нападает. Это было разрешено.

Молния превратилась в плеть — я сжала рукоять так, что пальцам сделалось больно, и хлестнула наотмашь, вложив в удар все оставшиеся силы. На какое-то мгновение мир утонул во тьме, и в ней вдруг проступило лицо. Бледное, не мужское и не женское, размытое, оно было переполнено настолько глубокой, безграничной ненавистью, что сделалось больно дышать.

Невидимые ледяные пальцы стиснули горло, и я ударила снова. Все сладкие чертоги кондитерской покатились куда-то в сторону, и я рухнула на пол, почувствовав щекой теплый мрамор его розовых плит.