– Ну неужели голодной тебя оставим, - он подходит, я пячусь, он так хищно смотрит, боже мой.

– Стой, - выставляю ладонь и упираюсь в рельефную грудь в распахнутой рубашке.

Он останавливается. На губах ухмылка. Рубашка мятая. Волосы растрепаны, так непривычно, на щеках тень щетины, от него слабо пахнет алкоголем и мятой, еле уловимо парфюмом.

– Чего испугалась, Алиса, - он подходит вплотную, своим телом вдавливает меня в шкаф.
– Я просто соскучился.

От его голоса мурашки бегут по рукам и ногам, от волнения пересохло в горле. Как представлю, что ничего не закончилось, и впереди еще целый день, и они будут рядом - и хочется, и страшно.

– Тоже соскучилась.

Он будто этого признания ждал, кивает и кратко целует, отходит.

– Что будешь на завтрак?
– открывает дверь и жестом предлагает выйти.
– Мы до ресторана смотались. Тебе взяли печенье и сладкий хлеб. Кексики. Тосты с помидорами. И моцареллой.

Он говорит, и у меня в животе урчит от предвкушения, спускаюсь и облизываюсь, мы рядом, он касается меня бедром.

– А Николас что сказал?
– спрашиваю на всякий случай.

Ведь с мужем договор был, что только на ночь, его братья, останутся с нами, а тут и помощница не пришла…

– Сама спросишь.

Пересекаем гостиную, вместе по коридору до кухни, незаметно вытираю о платье вспотевшие ладошки и несмело шагаю на запахи выпечки.

Николас стоит спиной, разливает кофе. Виктор уже за столом, листает какую-то газету.

Нервно хихикаю.

Такая домашняя картинка, словно это наше обычное утро, и так всегда будет, просыпаться с поцелуями и потом вкусный завтрак, а за окном солнце и океан, а рядом Рождественские, все трое.

И не нужно будет возвращаться в холодный февраль.

– Доброе утро, лапушка, - Ник оборачивается с чашками.

С подозрением изучаю его лицо, в глазах упрек ищу, но его нет, муж спокоен, расслаблен, то, что его братья здесь - его решение.

И, значит. Я буду наслаждаться еще одним днем.

Завтрака вкуснее я не ела никогда.

А еще никогда не чувствовала такого пристального внимания к себе, как сегодня, если раньше братья не пялились так в открытую, то после ночи, и всего, что было…

Я под прицелом.

– Какие планы?
– голос снова предательски хрипнет. Вытираю руки бумажным полотенцем и смотрю на Николаса.

Он отпивает кофе, не сводит с меня ответного взгляда. И внутри нарастает тревога, кажется, что он сейчас скажет - мы уезжаем. Закончился отдых, Алиса, как и наш брак.

– В городе сегодня устраивают спектакль, - он отставляет чашку.
– Под открытым небом. Красивая легенда. Про влюбленных из Теруэля.

– Откуда?

– Сама увидишь.

– Мы на своей машине, - Виктор первым поднимается из-за стола.
– В гостиницу еще надо заехать.

Провожаю его взглядом, жду еще каких-то объяснений.

– Увидимся там, - Арон тоже встает.

Эти двое - по ним сразу видно, чем они занимались ночь напролет. От них за версту разит сексом.

А Николас успел побриться, надел чистую рубашку и любимые джинсы - те самые, с модными дырками.

– Что сидим, лапушка?
– он собирает посуду со стола.
– Переодеваться не будешь?

Его красноречивый взгляд падает на мою грудь.

О том, что я без белья - только Арон знает. Но пока мы завтракали и все трое пялились на меня - моя тайна раскрылась.

Я без бюстика - это увидели и Виктор, и Николас. Про трусики они не в курсе, но…

– Да, переоденусь, - вздрагиваю от хлопка входной двери - братья ушли. Подскакиваю с места, но сбежать наверх не успеваю, Николас вдруг бросает посуду, и та с грохотом валится обратно на стол.

Он хватает меня за руку, рывком дергает на себя. Впечатываюсь в его грудь и сдавленно охаю, когда его руки, задрав платье, сжимают ягодицы.

– И без трусиков, - константирует муж. Хватает меня за волосы, ладонью давит на затылок, наши губы сталкиваются.

И он целует, нетерпеливо и агрессивно, крепко держит меня, отрывается на секунду и шепчет мне в рот:

– Лапушка шлюшка.

От его слов дергаюсь, он разворачивает меня и вдавливает поясницей в стол.

– Я никуда не поеду, - выдыхаю и горько становится, за собственные мысли, я ведь надеялась, чтобы еще денечек они втроем были рядом со мной, но Николас прав, шлюшка…

– Алис, сделанного не изменишь, - за подбородок он поднимает мое лицо к себе, заставляет смотреть в глаза.
– Это теперь на всю жизнь с нами.