Руана отвернулась и приникла к окну. Чтобы учитель не увидал её неприлично ироничной усмешки. Судя по тому, как зарделись его щёки, отгадать мысли бедолаги нетрудно. Все они говорят одно, а желают другого. Обзывают северянок потаскухами, а сами только и мечтают залезть тем под подол.

Истово верят, что ярании умеют доставлять неземное наслаждение. Не то, что прочие бабы. Которые хороши лишь рожать да растить детей. Лицемеры!

— Ты судишь поспешно и поверхностно, — вновь угадал её мысли учитель, и оттого голос его был холоден. — А я не должен обсуждать с тобой подобные вещи. Юной таарии твоего происхождения не к лицу беседы о… всяких непотребствах.

— Открывай ворота! — проорал внизу десятник стражи. — Опускай мост!

Руана вздрогнула. Обернулась, нагнулась, приникнув к окну, и широко улыбнулась: наконец-то! Поддерживая подол платья, сползла с подоконника. Учитель выскочил из-за стола, засуетился, кидаясь то к двери, то к ученице:

— Насколько мне известно, тебе лучше не выходить навстречу отцу?

— Да, что ты говоришь? — ласково проблеяла она.

Обошла ретивого исполнителя воли хозяина крепости и ринулась прочь из комнаты. По крутой лестнице сбежала, как по ровной дороге: ни разу не споткнулась. Наплевав на смущение слуг, увидавших её ноги под задранной сверх положенного юбкой, вылетела в нижний холл. Где столкнулась с управляющим, обойти которого сходу не вышло.

Тот был не слугой, а родичем. Незаконнорожденным братом отца, которого дед признал ещё в младенчестве. То есть Руанаине Таа-Лейгард он был законным дядей. А повиновение старшим у благородных тааров почиталось делом непререкаемым.

— Ну, и куда ты направилась? — строго пропыхтел дядя, преграждая путь. — Что непонятного в приказе оставаться у себя и не высовываться?

После падения с быка — о котором ей уши прожужжали — Руана провалялась в забытьи три месяца. А когда пришла в себя — но не пришла, по мнению многих, в разум — первым увидала именно этого человека. Увидала и с первого же взгляда прониклась доверием.

Что-то в глубине души мешало ей поверить в историю с падением, длительной болезнью и беспамятством. Руана не чувствовала ни малейшего расположения к месту своего проживания с его жителями. Всё чужое, все чужие. А вот дядю полюбила. И радовалась этому чувству, как не знавший сладостей ребёнок первому в своей жизни засахаренному фрукту.

— Отец прибыл, — состроила племянница невинные глазки и попыталась обойти препятствие.

— Ослушница, — укоризненно покачал головой дядя, и ударил её по рукам. — Опусти подол, бесстыдница. Выставилась тут на посмешище. И что у тебя за манера объявилась? До болезни ты была стыдливей.

— Фу! — с деланной брезгливостью сморщила носик Руана. — Ведёшь себя, как дикий яран.

— А ты, как распутная ярания, — не заржавело за языкатым дядюшкой.

Он цапнул её за руку и развернул в сторону лестницы:

— Ступай к себе наверх. И не высовывайся, покуда не позовут.

— Я должна её увидеть, — взмолилась Руана, упираясь и пытаясь выдавить хотя бы одну слезинку.

Слёзы проигнорировали её призывы, как и дядя её фальшивые мольбы.

— Хруч! — заорал он совершенно неприличным манером на весь хозяйский дом. — Я кому велел её стеречь?!

— Только не это! — возмутилась Руана, тотчас бросив упираться. — Не зови это чудовище: я сама уйду.

— Будто бы? — позволил себе усомниться дядя, преотлично знавший цену выходкам племянницы, которые появились у той вместе с потерей памяти и стыда. — Дай слово.

— Ты что, меня не знаешь? — вытаращив честные-пречестные глаза, попыталась увильнуть Руана.

— Я так и думал, — удовлетворённо кивнул он и набрал в грудь воздуха.

Решил-таки призвать к себе дебиловатого стражника, морда которого надоела Руане хуже нотаций учителя.

— Слово! — зло выдавила она.

Ничегошеньки не помня о своей прежней жизни — даже собственное имя вылетело из разбитой при падении головы — она доверяла чувствам. И точно знала, когда лучше сдать назад.

— Ступай, детка, — одобрительно погладил дядя по макушке великовозрастную безобразницу.

Развернулся и преспокойно направился на двор встречать брата.

Ничего не поделаешь: она потелепалась наверх, связанная нерушимым обещанием, которым можно пренебречь лишь раз в жизни. Навстречу ковылял учитель: торопился скорей убраться в свои покои, дабы не встревать в намечавшуюся семейную склоку.

Руана прошла мимо с каменным лицом: разговаривать не хотелось. Вообще ни с кем.

В своей спаленке она улеглась на кровать прямо в туфлях — за что служанки не уставали ворчать на госпожу, ставшую редкой засранкой. И принялась размышлять о переменах, что ворвались в её наново изучаемую жизнь. Поскольку появление мачехи — это очень крутые перемены. Неизвестно, куда они вывезут, когда у тебя непростой характер.

А его почти все обитатели крепости считали несносным. В связи с чем беспрестанно поминали, какой душечкой была таария до падения с быка — будь эта скотина трижды проклята. Руане же казалось, что душечкой она была лишь в их воображении. Память потерять можно, а вот избавиться от натуры — это, простите, бабьи сказки.