– Освальд, любите ли вы осень? – начал профессор, как будто ничегошеньки не произошло со вчерашнего дня. Я был раздражен тем, как меня ударило дверью, а доктор и не думал извиняться.

– Очень не люблю. Листья становятся жесткие, мертвые. Никуда не годятся.

– Куда не годятся?

– В пищу.

– А летом вы едите листья? – он впервые спросил меня о том, что напрямую касалось моего психического заболевания.

– Да.

– А желтые листья вам не нравятся?

– В сентябре, когда они только начинают желтеть, в них появляется какая-то сладость, это приятно. Но к концу октября уже ничего вкусного не остается.

Доктор покачал головой в знак сочувствия.

– А мать приносит Вам листья?

– Нет, конечно.

– А вы не думали, Освальд, что она приходит к вам только потому, что это одобряют дамы из ее книжного клуба?

– Даже если это так, я уверен, что она любит меня, – манипуляция с его стороны была такой явной, что я начал злиться.

Он не просто задал провокационный вопрос, он хотел моих эмоций.

– А твой отец, как давно он посещал тебя?

Сейчас он показался мне инквизитором, наслаждающимся видом пыток. В его взгляде я увидел злой интерес, он хотел разбудить во мне ту же ярость, что пожирала его изнутри. Беспокойство, копившееся во мне с самого утра, потребовало выхода. Но я сжал зубы и молчал.

– Так когда последний раз отец навещал тебя, Освальд?

– Он очень занятой человек, профессор, – я опустил голову и начал мечтать о том, чтобы превратиться в незаметную пылинку под столом доктора Маб.

Все мои силы уходили на то, чтобы сохранять беспристрастное лицо.

– Ты в этой больнице четыре года уже, когда последний раз он навещал тебя?

– Три года назад, – прошептал я.

– Что? – его голос был грозный и настойчивый, он требовал, чтобы я отвечал громче.

– Он пришел один раз, три года назад, – я произнес это отчетливо, голос мой дрогнул.

– Встань, Освальд, – профессор подошел ко мне, выхватил из-под меня стул и швырнул его в стену. – А ты не хотел бы , чтобы это был твой отец?

Профессор подошел к поверженному стулу и начал дико пинать его ногами. Так, что металлические ножки погнулись, а из сиденья вылез наполнитель, разлетелись тонкие белесые волокна.

– Хватит! – я не выдержал, подбежал к стулу, потянул на себя. Я хотел остановить этот спектакль, но профессор, казалось, совсем не играл. Он впал в настоящее безумие, страшное и заразительное. Он заорал на меня, и я зарычал в ответ. Мы начали отбирать друг у друга стул, будто животные, не поделившие добычу.

– А ты не хотел бы сделать вот так?! – он вырвал стул из моих рук так, что я упал на колени, и кинул его в окно. Осколки стекол брызнули во все стороны.

Я посмотрел на свои руки, сжимающие синтетическую вату, которой был набит стул, и заплакал. Я плакал как мальчик, с которым не хочет дружить самый могучий и мудрый человек в мире – его папа.

– Пожалуй, на сегодня все, Освальд. До завтра. – он проговорил это так обыденно, будто мы не прекращали болтовню о погоде.

После этого я был возвращен в палату. Я был раздавлен. Он победил меня, завлек и предал. Я даже не мог понять, на кого я злюсь больше, на себя или на профессора. Снимая видео, я рыдал, как первоклассник. Детские воспоминания лавиной обрушились на меня, я рассказывал о том, как умер мой пес Герцог, и отец заставил меня копать для него могилу. Потом о первой двойке, о драке с одноклассником… Пришлось разбить снятое видео на четыре части, чтобы излить все свои застарелые обиды.

Я попытался вспомнить, когда я последний раз плакал по-настоящему. При просмотре фильмов я не сдерживаю чувств, но в обычной жизни мало эмоционирую. Когда умер мой любимый дед, я очень грустил, но глаза остались сухими. Зато слезы текли рекой, когда смотрел последнего “Человека-паука”…

Пока я монтировал видео для блога, успел успокоиться. Настроение поднялось, у меня ведь еще никогда не было видео со слезами, так что я предвкушал, каковы же будут результаты!

Тем временем профессор попросил Бобса увезти его в город по каким-то служебным надобностям.

В отсутствие профессора Пенни отправилась на уборку в кабинет, оплакивая загубленные растения. В этот момент к больнице подъехал мастер-стекольщик, чтобы починить разбитое окно. Оказалось, что профессор вызвал его еще утром, до нашего разговора. Пенни рассказала мне об этом по секрету, и я начал думать о нем с прежним восторгом. О, великий всемогущий и всевидящий доктор Маб! Теперь даже вчерашняя пьяная драка казалась мне частью какого-то хитрого умысла.

Ни Бобс, ни доктор Маб в этот день уже не вернулись в больницу. Остаток дня прошел вяло, скучно, как будто с уходом главврача из больницы ушла жизнь.

Но следующим утром все взбодрились. Бобс приехал на работу с фингалом под глазом, а нас всех ждала новая порция новостей о вечерних приключениях нашей звезды.

Итак, что же случилось во вторник? Завершив свои дела в городе, касающиеся жилья, документов и прочих формальностей, заведующий Бобс и главврач отправились поужинать в местный ресторанчик, мирно беседуя за бутылочкой сухого вина. Доктор Маб повинился во вчерашних грехах и завел разговор на профессиональные темы. Нашлись общие знакомые, которых было приятно обсудить. Разговор оказался душевным, и Бобс вдруг ощутил, что нашел в профессоре родственную душу, чуткого, опытного коллегу. Глыба льда, оставшаяся после трагической истории с предыдущим главврачом, основательно подтаяла в душе старого психиатра.