— Давно, — тепло согласился Зейн. Улыбнувшись сыну, Гарри перевел взгляд в зал, где происходила какая-то заминка с последним ребёнком, он отчего-то сидел на полу и не реагировал на просьбы встать и подойти к табурету.

— Бернар Бэддок, — позвал Грейс в который уже раз. Но мальчонка сидел и только моргал по совиному, глазея туда-сюда, в упор не замечая, что его зовут. Барри вздохнул и встал из-за стола, заторопившись к мальчику.

— Извините, простите, — бормотал он, пропихиваясь мимо сгрудившихся у табурета детишек, окруживших новеньких. Добрался до Бернара, поднял с пола и принес на табурет. Посадил и забрал у Грейса Шляпу. Подал ребёнку и сказал: — Примерь-ка…

Бернар заинтересованно посмотрел на Шляпу, взял её странно-неуклюжими ручонками и неловко надел на свою кудрявую каштановую головку. И вздрогнул сильно-сильно, вцепившись в поля Шляпы, когда та заговорила с ним. Барри легонько поглаживал малыша по плечику, утешающе бормоча:

— Тихо-тихо, не бойся…

Гарри вдруг осознал, что смотрит на всё это, обалдело открыв рот. Остальные за профессорским столом, впрочем, тоже. У всех на лицах был написан один и тот же вопрос — кто этот ребёнок и почему у него такая странная реакция?

— Это он за ним ездил прошлой ночью? — тихо шепнул Джон.

— Да, — скосил рот на сторону Брайан. — Я его осматривал утром, мне он не показался странным, разве что слегка заторможенным, но списал это на усталость и недосып…

— Странных деток нам Барри подогнал, — протянул Моран. — Великанёнок, теперь этот… зверёнок.

— Зверёнок? Какой зверёнок? — пронеслось по ряду сидящих. Мракс скривился и зашипел:

— А ну вспомните немедленно, что за семейку Бэддок расстреляли двое суток назад?!

— Пуффендуй! — рявкнула тем временем Шляпа, перебив начинающееся возмущение.

— Ну вот и умничка! — просиял Барри, беря ребёнка с табурета и вместе с ним возвращаясь к столу. Сел и пристроил Бернара на коленях, дал ему леденец на палочке и бодренько заявил:

— А теперь посидим и подождем твоих родителей. Они скоро придут, ты не бойся… Раны залижут и придут.

Покосившись подозрительно на Мракса, Гарри передернулся и, встав, пересел к Барри, погладил малыша по головке и спросил:

— А что случилось с его семьей? Сколько ему лет?

— Ему четыре года, — шепнул Барри. — Его родичи урсолаки, медведи-оборотни, сей факт весьма не нравился благочестивым горожанам, — помедлил и дополнил с горечью: — Ведь просил беорнингов перебраться ко мне на остров, спрятаться от магглов, но Майрон всё отнекивался, говорил, что не желает жить в бегах да в изгнании. И вот чем всё обернулось… Сидят теперь в бинтах, ни охнуть, ни вздохнуть не могут, кто-то из горожан ушлым оказался — нашпиговал мушкет серебром да и вжарил по верберам заговоренной картечью.

— А что так? — удивился Гарри. — На виду, что ли, жили, не скрывали, что оборотни?

— Да попробуй скройся, от малейшей же эмоции в бера перекидываются, что ни шок, так медведь на базарной площади стоит и ревет в восхищении от красивой тряпки! Ну до чего ж Европа дикая! Не перестаю изумляться. Я ж полвека в России провел, и там совершенно иное отношение к оборотням! У нас-то оборотень считается исчадием ада, тем, кого следует найти, отловить и изничтожить, оборотень — зло, не имеющее права на существование. А вот славяне относятся к оборотням совсем иначе. Оборотень — доблестный человек, оборотень — добрый волк, добрый медведь, добрый зверь, зверь-помощник. Оборотнем в их представлении может быть и бог, ими считаются жрецы и волхвы. Стать перевертышем не многие стремятся, но кто стал таковым, считается отмеченным за какие-то заслуги перед богами или уж просто перед судьбой.

— Барри, Барри, — вздохнул Блэк из середины стола. — Тебя послушать, так все волки-оборотни — святые… Что ж теперь, прикажешь распахнуть ворота Хогвартса для всех местных волкодлаков?

— Нет, — улыбнулся Барри. — Не прикажу. Наши волкодлаки именно что волкодлаки — страшные обезумевшие убийцы. Говоря про славянских оборотней, я не имел в виду ликантропию, болезнь, лишающую ума. Я говорил про чистых, истинных, природных оборотней, хозяев лесов и долин. В качестве примера могу привести Майрона, отца вот этого мальчишки, — приподняв ребёнка, Барри показал его директору и продолжил: — За всю свою долгую жизнь Майрон Бэддок ни одного человека не убил, только калечил в случаях самозащиты, но до смерти дела никогда не доводил. А то, что с его помощью пополнились армии инвалидов, так это не его печаль, он всего лишь свою мохнатую шкуру спасал. Просто для соседей он чудовище, ну не верят люди в добрых зверей, и для них беорнинг приравнивается к лютому вервольфу. И в чем-то я с ними согласен, ликантропы действительно опасны, тут люди правы.

Мальчонка на коленях Барри тем временем притих, поглощенный сахарной конфеткой, и давно превратился в медвежонка — большеголового и страшно милого. Завидев мишку, к столу стянулись дети и, очарованные новым необыкновенным чудом, облепили Барри, разглядывая и трогая круглые пушистые ушки зверомальчика. Мишка озорно сиял черными глазками, ворчал и ласково полизывал детские ладошки, если те оказывались у мордочки. У Гарри просто сердце сжалось, видя такое чистое невинное добродушие маленького зверочеловека. И правда — дикая Европа…