Оглянувшись, она увидела, что Фанни вышла из лачуги. Сделав шаг, негритянка покачнулась и остановилась, вцепившись в дверной косяк. Следом, почесывая брюхо, показался Браун.

— Давай! Пошла! — прикрикнул он, и Фанни, держась за живот и шатаясь из стороны в сторону, побрела к хозяйственному двору.

Больше Элизабет ничего не увидела, так как хижины негров скрылись за кронами деревьев.

— Почему ты так жестоко поступил с ней? — не выдержала она.

— Я? — совершенно искренне изумился Джеймс. — Где ты увидела жестокость, дорогая? Я целых три дня кормил ее задаром, но ведь всему есть предел. У меня не благотворительная организация. Ты бы тоже не стала держать в доме прислугу, которая только ест да спит.

— Но она больна!

— И что? Я здесь причем?

— При том, что она была в положении, а ты заставил ее тяжело работать.

— Я не стою с кнутом над моими неграми, дорогая, — усмехнулся Джеймс. — Для этого у меня есть специально обученные люди.

— Какая разница, кто это сделал? Все равно, это случилось с твоей подачи.

— Брауну платят за то, чтобы работа выполнялась с наибольшей эффективностью. А методы он волен выбирать на свое усмотрение.

— То есть, тебе плевать, если он заморит рабов до смерти? Главное — прибыль, да?

Джеймс резко повернулся к Элизабет, и словно клещами стиснул пальцами ее подбородок. Она оцепенела от страха. Лицо мужа побагровело, ноздри раздулись, а глаза стали пугающе белыми, будто лишились зрачков.

— Хватит нести чушь о том, в чем ты ни черта не соображаешь! — прошипел он. — Я не намерен перед тобой отчитываться! Твоя задача — родить мне наследника. Вот на этом и сосредоточься, любимая.

Он отпустил ее, и Элизабет в панике отшатнулась. А Джеймс как ни в чем не бывало взял ее под руку.

— Идем, дорогая, мы опаздываем к обеду.

Элизабет вихрем взлетела по лестнице и ворвалась в свою комнату, до смерти напугав служанку.

— Что случилось, мадам? — ошарашено спросила та.

Веер и шляпка полетели на кровать, а сама Элизабет плюхнулась за туалетный столик.

— Ах, Анна, где были мои глаза, когда я выходила замуж за этого человека? — сокрушенно воскликнула она.

— Почему вы так говорите?

И Элизабет, сама того не желая, вывалила на служанку все подробности сегодняшней прогулки. Не утаила даже тот унизительный факт, что Джеймс женился на ней ради наследства. Ее всегда учили, что откровенничать с прислугой неприлично, но так хотелось излить душу, что сдержаться было невмоготу.

— Не мне, конечно, судить, мадам, — подытожила Анна, расшнуровывая ее корсаж. — Но, думаете, замужем за мистером Маккинзи было бы лучше?

Перед глазами возникло одутловатое лицо Альберта, а в ноздри словно ударил кислый запах из его рта. Лечь с ним в одну постель? Бр-р! Какой бы неприятной и унизительной ни была вчерашняя ночь с Джеймсом, хотя бы физического отвращения он не вызывал.

— Знаешь, — пробормотала Элизабет, — лучше бы я вообще не выходила замуж. Ничего хорошего в этом нет.

— Ну, тут уж, наверное, как повезет… — задумчиво протянула Анна. — Вот, к примеру, ваша маменька, царствие ей небесное, была вполне счастлива с вашим отцом.

Элизабет промолчала. Она почти не помнила свою мать.

— Жаль, что Господь так рано призвал ее к себе, — вздохнула служанка. — Поднимите-ка руки, мадам.

Элизабет исполнила просьбу, и Анна, стащив с нее прогулочное платье, облачила ее в домашнее.

— А что касается рабов, мэм, — продолжила она, расправляя муслиновые оборки, — я вам так скажу: у нас на Севере бедняки живут не слишком-то лучше.

— Да ну? — Элизабет нахмурила брови. — Они хотя бы свободны, и никто не бьет их кнутом.

— Не бьет? — усмехнулась служанка. — А вы спросите у моего братца. Он работает на литейном заводе. И недели не проходит, чтобы мастер не навешал ему тумаков. Ну да, мутузят его кулаками, а не кнутом, но, думаете, ему от этого легче?

— По крайней мере, он может уйти с этого завода и поискать себе работу получше.

— Ну вы и скажете, мадам, — хмыкнула Анна. — Куда ж он пойдет-то? Таких как он за забором пруд пруди. Пока он будет новую работу искать, его жена и дети с голоду перемрут. Вот ваш супруг — целых три дня дал той женщине отлежаться. А на заводе разговор короткий: захворал — пошел вон!

Элизабет лишь вздохнула. Хорошо, что она родилась в богатой семье, и ей не приходится в поте лица зарабатывать себе на хлеб. Она не могла представить себя в роли прислуги или, не приведи Господь, рабыни. Ей стало стыдно за свое нытье. Бог милостив к ней, поэтому не стоит гневить его своими жалобами.