— Вот вещественное доказательство № 1 обвинения, — сказал я. — Вы узнаете это оружие?

Он медленно повертел в руках кольт. Стояла такая тишина, что можно было бы услышать, как пролетела муха. Все взгляды были устремлены на Гэхэгэна. Он открыл револьвер, посмотрел на пустой барабан, а потом усталым жестом положил его себе на колени.

— Да, это тот револьвер, который убил Рэйнора.

— А где вы были, когда в него стреляли?

Гэхэгэн посмотрел на меня и, не отворачиваясь, выдержал мой взгляд:

— Я открывал дверь его кабинета.

Но это была ложь. Я затаил дыхание в ожидании протеста, который должен был заявить Льюбок, поскольку в момент убийства Гэхэгэна не было даже около кабинета. Но Льюбок молчал. Я догадался, что происходит в голове Гэхэгэна. Должно быть, он сказал себе, что, поскольку все другие свидетели стали клятвопреступниками в пользу защиты, он вполне мог поступить так же в отношении обвинения. Одна мысль внезапно пришла мне в голову, и от этого руки мои стали влажным. А что, если и Гэхэгэн дал себя купить? А если он заявит, что видел, как Рэйнор покончил с собой? Едва дыша, я спросил его:

— А что вы увидели?

Льюбок и Хаузер от напряжения вытянулись в своих креслах, глаза их были прикованы к Гэхэгэну, в то время как судья Мартин застыл в своем кресле. Взгляд Гэхэгэна медленно скользнул по скамье защиты и остановился на Хаузере. И тогда он произнес глухим голосом:

— Я увидел Хаузера, стоящего перед окном с пистолетом в руке, который был направлен на Рэйнора. Вот так…

Подняв оружие, он направил его прямо на обвиняемого. Приоткрыв рот, Хаузер оказался вдруг не способным на какое бы то ни было движение, точно так же, как и Льюбок казался неспособным произнести хоть одно слово. Мускулы на его шее напряглись, и он приготовился к прыжку. Но жест Гэхэгэна поразил всех.

Глаза его ничего не выражали, на лбу вена вздулась так, что, казалось, будто прочертили голубую линию. Громовым голосом он произнес:

— Хаузер нажал на курок… Вот… так…

Раздался выстрел. И поскольку я следил за каждым его движением, я увидел красную дыру, которая вдруг появилась, прямо над носом Хаузера. Всего на одну десятую секунды выражение недоумения возникло на его лице, и он тут же рухнул прямо на стол, за которым сидел его адвокат.

Заголосила какая-то женщина. Раздался пронзительный крик, очень пронзительный. В зале судебного заседания люди прятались за спинки кресел, в то время как присяжные заседатели буквально прилипли к стенам. Судья Мартин, подняв молоточек, чтобы стукнуть им по столу, так и застыл в этом движении, а Льюбок застыл от ужаса, глядя на своего подзащитного.

Гэхэгэн выронил пистолет, который с шумом упал на пол. Его восковое лицо озарилось улыбкой, странной и торжествующей. В этой суматохе, когда все потеряли бдительность, он успел вложить патрон в револьвер. Я схватил его за руку, буквально впившись пальцами в его кожу.

— Они не хотели, чтобы я выступил в роли свидетеля. Они упрятали меня в подвал.

— Но ведь это же убийство! Вы ведь не видели, как Хаузер убил атторнея.

Гэхэгэн кашлянул:

— Нет, но сегодня утром… там, в подвале… я видел, как он убил кого-то другого.

Я посмотрел на него:

— Кого же?

— Меня, — ответил мне Гэхэгэн, как будто выдохнул.

Он качнулся вперед, упал со свидетельского кресла, покатился в сторону и застыл, распростершись на спине.

Больше он ничего не добавил, да я ничего и не ждал от него, потому что при падении пиджак его расстегнулся и на его белой рубашке выступило широкое красное пятно.

И что взбрело в голову Виктору и мне отправиться в Сан-Квентин — до сих пор не пойму и задаюсь вопросом. Чистое ребячество, как мы решили, а Виктор обожал веселье. Это был высокий малый, очень смышленый, черноволосый, с блеском в глазах, фанатически любивший подводное ныряние. Поскольку старик его только и пекся, что о деньгах, то у Виктора карманы были просто набиты ими. Идея эта пришла нам в голову, когда мы были у него, в Портреро-Хилл, в роскошном, само собой разумеется, доме, когда мы потягивали небольшими глотками джин, расположившись на террасе.

— Я все видел, — вздыхал он. — Я все испробовал, я спал со всякими девчонками: и с красными, и с желтыми, и с черными, и с белыми, я и "травкой" баловался: и гашишем, и лекарственными наркотиками, и мескалином, я даже раз или два пробовал кокаин…

— Ты — парень, высший класс, папаша.

— Но… но есть одна штуковина, которой я никогда не делал.

И поскольку он замолчал, я поглядел на литровую бутыль джина, которая служила мне подушкой, а потом на Виктора. Идиотский блеск его глаз вывел меня из спячки.