Остальные хихикают, издеваясь на заднем плане, но я не могу отвести взгляд от Матвея. Маниакальная ухмылка расползается по его губам, растягивая его лицо в тревожащей манере.

— Звучит так, как сказал бы слабак.

— Может быть, нам все-таки стоит проверить есть ли у него яйца, а, Матвей? — говорит один из его громил.

Опасный характер ситуации внезапно осенил меня. Я бросаюсь вперед, пытаясь высвободить плечо из хватки Матвея, но он так легко толкает меня обратно к стене, что я чувствую, как слезы наворачиваются на глаза.

Я слабачка.

Не имеет значения, как долго я занимаюсь физическими упражнениями или пытаюсь нарастить свои мышцы. Правда остается правдой: у меня нет такой силы, как у этих парней. Они не только мужчины, но и служат в армии дольше, чем я.

— Ой, ты плачешь, мальчик? — Матвей трясет меня за плечи. — Мне позвонить твоей маме, чтобы она приехала и забрала тебя? О, извини, у тебя ведь нет мамы, не так ли? Или папы, если уж на то пошло. Бедный Александр, пытающийся быть мужчиной...

Его слова прерываются, когда я хватаю его за плечи поднимая колено и ударяя его по яйцам так сильно, что он теряет дар речи. И выражение лица, по-видимому, потому, что оно на какое-то время застыло в без эмоциональном состоянии. Все остальные тоже замирают, вероятно, не веря в то, что только что произошло. Его хватка на моем плече ослабевает, я использую этот шанс что бы освободиться и выскользнуть из-под его безвольной руки, пока он вопит и стонет от боли.

— Ты, блядь... блядь… Я убью тебя! — кричит он у меня за спиной, но я уже бегу к выходу. Если я найду капитана или даже других солдат, я буду в безопасности.

Заметка для себя: никогда больше не оставайся наедине с Матвеем и его бандой. Никогда.

Мои мышцы ноют от усталости, а ботинки утяжеляют мой бег, но я все равно не прекращаю бежать. Как и тогда, я знаю, я просто знаю, что мое выживание зависит от того, как быстро и далеко я убегу. Как только выход оказывается в пределах досягаемости, меня крепко хватают за затылок, оттаскивают назад и с силой швыряют на пол. Глухой удар проникает в меня до самых костей, я стону, затем хватаюсь за болезненное место на руке. Ну и черт! Она либо вывихнута, либо сломана.

У меня нет времени сосредоточиться на этом, когда на меня падает тень. Я медленно поднимаю взгляд и вижу очень разозленного Матвея, нависшего надо мной, его громил позади него.

— Ты действительно облажался, маленький засранец, — он тянется ко мне и, прежде чем я успеваю убежать, поднимает меня, крепко хватая за куртку.

Ткань рвется наверху, почти обнажая мою повязку на груди, я впиваюсь ногтями в его руку, одновременно хватая все, что могу, из своей куртки, чтобы удержать ее на месте. Впервые я рада, что ношу свое боевое снаряжение поверх футболки и, следовательно, не буду полностью обнажена, даже если он порвет его.

Но это поставило бы под сомнение мои повязки на груди.

Его ладонь обхватывает мое горло, оказывая достаточное давление, чтобы перекрыть мне дыхание. Я хриплю, но в мои легкие почти не поступает воздух. Мои ноги болтаются в воздухе, в то время как другие солдаты насмехаются и ржут. Матвей прижимает меня спиной к стене и тянется за моими штанами.

— Покажи нам эти крохотные шарики.

Я мечусь, царапаюсь и кричу, но с моих губ срывается только непонятный звук.

Каждый из головорезов Матвея хватает по конечности и прижимает их к стене позади меня, фактически не давая мне двигаться. Матвей ухмыляется, когда видит выражение ужаса на моем лице, затем медленно отпускает моё горло, чтобы уделить все свое внимание моим штанам.

Пожалуйста, прекрати это!

Вертится у меня на кончике языка, но если я это скажу, нет никаких сомнений, что они пойдут дальше. Они будут завлечены моей мольбой и захотят доказать, что я действительно слаба.

— Пошел ты на хуй! — рычу я, хотя мой голос прерывается, и последние мои надежды начинают тускнеть и умирать.

В ответ Матвей широко улыбается.

— Но ты тот, кто, вероятно, любит брать это в задницу, содомит.

Я усмехаюсь, желая, нет, нуждаясь выколоть ему глаза за то, что он нетерпимый мудак. Матвей воплощает в себе всю ту ядовитую мужественность, которая присуща этому месту. Он считает, что мужчина должен быть мачо и не проявлять никаких эмоций, иначе его назовут недочеловеком. Согласно его глупой, неосведомленной логике, быть геем - это тоже слабость. Именно так он и его друзья называли меня с тех пор, как я попала сюда.

Я не мужчина и не гей, но я все же чувствую обиду от имени всех, кого Матвей, должно быть, подвергал этой дискриминации.

Быть женщиной в мужском мире так же плохо.

Это одна из причин, по которой я подстриглась и пошла в армию мужчиной. Мой дядя помог мне, подкупив медэксперта и нескольких других чиновников, чтобы они держали мой пол в секрете и помогли мне интегрироваться в это учреждение.

Если выяснится мой пол, меня убьют. Все очень просто.

И если Матвей, из всех людей, обнаружит эту информацию, мне крышка. Я толкаюсь всем телом вперед в последней отчаянной попытке освободиться, но это только заставляет их крепче сжимать мои конечности. Матвей расстегивает мои брюки, и я чувствую, как пот покрывает мою кожу. Начинается гипервентиляция, медленно, но верно поглощающая мое душевное равновесие.