Самые понятливые учатся отступать сразу же, как только почуют чужую песню, особенно уже внедренную в объект. Потому что мало ли что и мало ли зачем. Может, все это развлечения ради, а может, для работы, неважно. Если одно место занято, ищи другое.

Да, сначала бывает обидно и горько, до остервенения. Кажется, что кто-то снимает сливки, предназначенные тебе. Что кому-то просто повезло оказаться тут раньше. Что судьба несправедлива и так далее, и тому подобное. Самое смешное, зачастую такие выводы даже вполне оправданы, потому что количество по-настоящему больших призов в мире ограничено. И морально смириться с существующим положением дел, прямо скажем, под силу не каждому. Но как говорят? Не поймешь через голову, поймешь через… В нашем случае — тело. Все. От кончиков до кончиков.

Это жестокое действо. Бесчеловечное. Кровавое. Даже будучи просто зрителем, получаешь впечатления, незабываемые никогда. А уж если становишься участником…

Можно лишь восславить господа за то, что в таком уроке нуждаются лишь очень отдельные песенницы и крайне редко. Зато присутствовать заставляют всех, кто подвернется под руку. Дабы неповадно было ни пробовать, ни даже помышлять о том, чтобы сражаться друг с другом за место. Вернее, за человека. Потому что наши владения — не квадратные метры, акры и мили, а люди. И только они.

Сначала происходящее выглядит, как игра. В конце концов, работать с акторами все мы начинаем учиться сразу же, как освоим сканирование. Вот и кажется, что наставница лишь предлагает двум особенно рьяным спорщицам нечто вроде соревнования. Захват позиции. Чуточку непривычно, но технология все та же, стало быть…

Понимание приходит не сразу, даже к самым сообразительным. Да, возникает некоторое недоумение, ведь объект влияния только один, а все предыдущие уроки настоятельно рекомендовали нам не пересекаться активными песнями. То есть, в пределах одного актора. Так зачем же вдруг учитель нарушает собственные правила? Вернее, велит их нарушить?

В архивах каждой обители, кстати, есть найти много записей о том, как песенницы отступали перед этим испытанием. Видимо, предчувствуя дурной исход. И тогда все расходились тихо и мирно. Но, конечно, случались в истории и те, кто оказывался слишком смел и безрассуден. Мне довелось увидеть такую парочку. Их имена в моей памяти не задержались. Как и образы, впрочем. Что немудрено: в юные дни меня куда больше занимали песни, как сами по себе, так и в применении к делу. А когда почти весь день напролет буквально слушаешь свой же голос, детали окружающего мира не имеют значения.

Да и вообще, они даже обучались в другой обители. Наш курс туда пригласили, можно сказать, для обмена премудростями, ну и, заодно, для наглядного наставления. Так это называлось официально. И мы, набивая зал битком, рассчитывали увидеть что-то замечательное, не предполагая, что несколько минут спустя будем отчаянно искать место, куда опорожнить желудок.

Наверное, произведенный эффект оказался настолько силен ещё и из-за минимума времени, понадобившегося двум девицам на растерзание актора. Уж слишком они были заряжены на поединок друг с другом, слишком распалены. И как только звон гонга начал превращаться в эхо, бросились в атаку. Каждая своей песней.

Можно сколько угодно рассказывать о резонансах, показывать мультики или даже документальные киношки, но ничто не прочищает голову лучше, чем смерть, в которой ты сам принимаешь участие. Да, не как её творец, а лишь как очевидец, только и это больше, чем можно вынести.

Человек, сам по себе, сложная, вечно колеблющаяся система, и речь тут вовсе не об играх разума. Ритм кровотока вкупе с нервными импульсами и прочей хренью — это даже не песня, а целая симфония. Оркестр, в который ты можешь вклиниться в качестве дирижера. Количество инструментов заранее определено, партия каждого неизменна, но управление…

Любой музыкант замешкался бы и запутался, получая команды от двух дирижеров сразу. А то и вообще бы вскипел, бросил инструменты и гордо удалился прочь со словами: «Я так не играю!». Что уж говорить о человеческом теле?

Утешало лишь то, что мучения актора длились считанные минуты, и он, скорее всего, не успел осознать, как его органы один за другим сбиваются с природных ритмов. Но мы, наблюдающие, почувствовали все. Особенно хорош был финальный аккорд, отлетевший во всех нас последним всплеском жизни, за которым наступила кромешная тишина.

Нет, серьезно, у многих реально потемнело в глазах. Я тоже проморгалась не сразу. А потом ещё несколько суток подряд не могла даже зажмуриться. И не гасила свет ночью. Потому что любой оттенок темноты сразу вызывал в памяти полученный урок. Снова и снова. Понадобилось время, чтобы успокоиться, а главное, вдолбить в себя, как не нужно поступать никогда. Зато потом почти всю жизнь полагала: ничто в мире неспособно сдвинуть меня с этого убеждения. Пока время правил не уступило место времени чудес.