И я тянусь к облакам. К царапинам, что стали словно язвы на небесах. В этих дырах виднеется каждому свое. Одни видят свою смерть, другие боль, третьи сходят с ума. Я вижу себя. Возможно, я не очень себя люблю. Но я себя уважаю. И врага очень важно уважать. Если желаешь его победить. То, что за гранью, есть я. Соединить, сродниться очень просто. Просто, как принять себя и свою жизнь. Она такая, и другой не дано. Я наполняюсь, как графин коньяком, темной силой. Она плещется во мне, лаская гортань и легкие, будто целуя, обнимая, прижимаясь к родной мне после долгой разлуки. Сейчас мне очень хорошо. Я почти пьяна от этой силы, что во мне. И мне так не хочется ее отдавать. Я тяну все в себя, а где-то вдали — или близко? — Марсен требует «дай, отдай мне!» Лишь боль сжатой руки, такая, что трещат кости в пальцах, напоминает, что я должна. Отдать, чтобы жить. Я не бог, не богиня, не сестра младшая, но великая [48] .

Со слезами и горечью я отдаю часть силы Марсену. Слезы, кровавые, но не замеченные мной. Марсен пытается вырвать руку, но теперь стальной хваткой удерживаю я. Только не разорви связь, только не оставь меня сейчас. Возможно, я произношу это вслух, я не знаю. Не уверена. Но напарник затихает. Замирает. Боги, надеюсь, я его не убила. Посмотреть не могу, но вливание силы останавливаю. Все остальное только для меня. Рика, теперь ты можешь напиться силы всласть, отдаться жадности и греху, впитывая всю эту мощь в себя, как Как же хорошо, будто парю, будто тело мое не принадлежит мне, совсем чужое, а я..…

Я падаю. На колени, лицом к камням. Щеку царапает ветка, в волосы и глаза надувает пыли. Ветер все сильнее. Я шепчу, одними губами, надеясь, что Марсен услышит: «Скорее!» Руки водят по полу, по камням, будто я плыву, будто это бассейн университета, а не каменная кладка террасы. Наконец-то меня тянут назад, подтягивает к себе, что-то говорит. Но разобрать не могу. Я больше не лечу, но я пьяна и слепа. Я вижу то, чего нет. Далекие звезды, мертвые миры, падших богов, забытые души, демонов и не только. Меня трясут, пытаются поднять. Ругается, падает. Марсен? Милый мой мальчик, на тренировках надо больше времени проводить, а не пить в сомнительных заведениях. Что-то мне подсказывает, что мысли у меня той еще зануды. Что-то, или кто-то? Кто-то как я, только другая. Сильнее, умнее, красивее. Она красива. В отличие от меня.

— Рика! Демоны тебя раздери!

— Демоны? Демоны с нами, — я напоминаю безумную. Я такой и выгляжу. Но ветер стих. И нас прерывают.

— Какая трогательная сцена, миессир, вы не находите? — Голос чужой, но акцент знакомый.

— Адепт, помолчите. — И к нам: — виконт Де Марсен, не будете ли любезны пройти со своей дамой к дракону?

— Не буду. — Глупый мальчик. Злу нельзя противиться. Оно слишком заманчиво. Слишком приятно. Слишком. И так легко.

Мы падаем оба, мне неплохо. Я лежу на Марсене, и смотрю невидящим взглядом. Мимо тех, кто пришел за нами.

— Она все еще под воздействием тьмы. — Акцент знакомый, а голос? Кажется, я его слышала когда-то. — Забирайте.

— Она выживет?

— Если до сих пор жива, то выживет, адепт.

— Какой смысл называть меня…

— Адепт. Молчите. Я выше рангом. Стоит ли и это уточнять?

— Как скажете, мессир.

Нас уносят. Закидывают, как несвежие овощи в корзину для нищих. Трое поднимаются на дракона. А я наконец-то начинаю отличать реальность от видений. Где Марсен? Рядом. Клетка? В воздухе. Что же, летать я пока не умею. Надо ждать. Хотя бы для того, чтобы узнать, кто же нас похитил. Или, точнее сказать, в плену у кого мы оказались.

Веревки скрипели, стенали старцами под тяжестью клади. Кладью были я и мой нерадивый ученик. Но грех мне жаловаться. На ученика. На условия передвижения — сколько угодно. Не годится человек для того, чтобы быть вещью в корзинке, болтающейся в когтях дракона. Ветер свистел мимо нас, а уши закладывало от мощных хлопков крыльев. Грохот стоял такой, будто боги били в свои божественные барабаны, предвещая конец света. Было холодно, и теплее не становилось. Корзина, в которой мы лежали, была крепкой, но тепла не давала. В зазоры между прутьями то и дело жалил, пронзал кинжалами холода ветер.

Тело Марсена по-прежнему беспомощно лежало на дне корзины. Парень так и не пришел в себя. Его хорошо приложили. На меня силы не тратили. В то время я мало походила на живую. Но пришла в себя быстро. Пришла в себя, а толку от этого мало. Сила в жилах бурлила, съедала изнутри. Требовала, взывала выпустить ее на волю. Ха. А как же. Для того я тебя и запирала в себе, милая. Чтобы отпустить.

Марсен застонал. А нас еще раз хорошенечко тряхнуло. Мальчишка упал на меня, ударил коленом в лицо. Даже в бессознательном состоянии он пытается причинить мне боль. Я взвыла и выругалась так, что, возможно, будь он в памяти, Марсен бы оценил.

Дважды я меняла положение своего тела, пытаясь устроить студиуса так, чтобы избежать подобных инцидентов. Бесполезно. После очередного удара не придумала ничего лучше, чем обнять парня руками и ногами. В худшем случае, приложит сразу обоих. Главное, удержаться на нем. О, нет, не на нем. С ним. Так звучит более приемлемо.

Прикрыв глаза, подумала, а не вздремнуть ли в ожидании приземления наших тел. Но тут мое, не иначе как наказание свыше, начало дрожать. Холод проникал до костей. А с его одеждой случилось то, о чем я и предупреждала. Лоскуты. Даже исподнее и то уцелело лишь частично. Пришлось стащить с себя китель и попытаться «нарядить» Марсена. Получилось из ряда вон плохо. Ни руки молодого человека в рукава не влезли, ни плечи не смогла ему прикрыть. Так и накрыла нас обоих вместо одеяла, а сама постаралась с объятиями. Не без внушения: вдруг сейчас умирать? Очень помогло.