Но ведь… Он не знает о плане, о следователе и о полковнике, а значит не может знать о моем побеге. Значит, он хочет обвинить меня в любом попавшемся случае?

Гордеев-старший говорит свои предположения так твердо и категорично, отчего я чувствую замешательство. Имей он какие-то доказательства, тогда бы он действительно смог доставить мне большие проблемы.

Виктор неприятно оскалился, будто чувствуя мои мысли, и попытался сократить расстояние. Муж отреагировал бурно, и резко поднялся, встав лицом к отцу, скрывая меня за своей спиной.

— Не смей к ней приближаться, — голос Максима стал низким, угрожающим.

— Не думал, что в свои года буду учить сына опознавать обман изворотливой ото лжи дряни, — насмешливо фыркнул Виктор. Плечи мужа в рубашке стали больше, от напряжения. — Как все удачно совпало, тебе это не кажется странным? Я уверен, что она играла роль больной и немощной девушки задолго до банкета и поговорила с тобой еще до начала, чтобы ты ее меньше… Контролировал, не так ли? — я уверенна, что лицо мужа каменное, не выражающее абсолютно ничего, а вот я сижу изумлённая и показываю весь спектор эмоций Виктору, который плотоядно улыбнулся, замечая мою реакцию.

Но мне нехорошо на протяжении долгого времени, это совершенно естественно!

— Весь вечер бледная… В ее сумочке мы наверняка найдем женскую косметичку, с которой она так часто бегала в уборную, — продолжает Господин Гордеев, а от услышанного я холодею. Он прав, у меня есть косметичка в сумочке, как и у всех других девушек!

Но… Сейчас есть моя правда, а есть ложь Виктора, огранку которой он делает безупречной. Именно в эти минуты Гордеев-старший настраивает своего сына против меня.

Казалось, этого не может быть… Но это действительно так.

— Что вы такое говорите? — вмешалась я, пытаясь сбить остроумного мужчину с мысли. Он посмотрел на меня таким взглядом, что я нервно сглотнула, моментально замолчав.

— Ты выставил наших телохранителей во двор с основной охраной, ответь всего на один вопрос — она об этом знала? — продолжает Виктор, и начинает убеждать не только моего мужа, но и меня в том, что все случившееся — это мой очередной плохой план. — Она знала, — подтверждает его отец, услышав в ответ молчание. — Неудивительно.

— Прекрати наговаривать на мою жену, — не выдержал Максим, сцепляя пальцы рук в мощные кулаки.

— Ты посадил ее за чужой стол. Ближе к выходу. Как все хорошо складывается, не так ли? Не удивлюсь, что ты поставил ее в известность, что мы будем на сцене продолжительное время или твоя любимая жена, копалась в твоих вещах и нашла программу вечера, — пока Виктор преподносит свою ложь настолько правдоподобно, я не знаю, какие слова найти в свое оправдание.

Даже если бы я не пыталась сбежать на самом деле, его слова были не менее логичны, последовательны. Понимаю, что он добивается чего-то очень плохого, для меня.

— Я никогда не захожу в кабинет мужа без спроса! — обреченно выкрикиваю я, не осмысливая, что именно это ему и нужно.

— Она даже знает, где нужно искать, — Виктор Николаевич обходит застывшего сына, приблизившись ко мне, скалясь в ответ на мое возмущение. — Поджог — это очевидный повод устроить хаос и затеряться среди толпы. Я видел, как она побежала к выходу, но, когда я пошел за ней, дверь оказалась заперта.

Осмысливая сказанное мужчиной, я понимаю, что за мной наверняка наблюдал Вадим и он вышел через ту самую дверь, намеренно ее закрыв.

Я просто не могу опровергнуть его слова, при этом не приложив и долю усилий к тем действиям, в которых он меня обвиняет!

— А теперь верни то, что ты украла из кармана моего невнимательного сына, — он протягивает мне ладонь, на которую я смотрю в полном замешательстве. Вот теперь он заигрался — у меня ничего нет! — Живо! — рявкает Виктор. Муж оборачивается и пристально наблюдает за своим отцом, за мной и я отчетливо вижу, как он не может определиться, кому из нас поверить.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Это все ложь, я не пыталась сбежать и ничего не брала из кармана Максима, — тихо и весьма растерянно шепчу я, все еще не осмысливая свою роль в чужом и жестоком сценарии.

Его ладонь мгновенно взмывает вверх и опускается на мое лицо жгучей пощечиной. Я шокировано прикасаюсь к щеке, которая онемела, и смотрю в сторону открытых ворот и машин на парковке. Размышляя сейчас, что свобода была слишком близкой и сладкой, меня это ужасно подавляет.