– Костя, – зову предупреждающе. Рука непроизвольно превращается в кулак, сминая бумаги. – Если ты расстроишь Еву…

– Если ты меня прикончишь сейчас, то мои дети останутся сиротами. Ты же этого не хочешь? – примирительно поднимает ладони. – Я, между прочим, впервые за долгое время дочек одних оставил. Мне же пришлось за вашим врачом заграницу лететь. Я черт знает сколько выяснял, на каких морях урод прохлаждается, пока мы тут последствия его манипуляций расхлебываем. Параллельно мои ребята искали на него компромат, чтобы я не с пустыми руками к нему заявился. Рисково, конечно, и не совсем законно и официально. Но я понимал, что он единственный, кто может дать ответы на все наши вопросы. И не ошибся. Правда, я сомневаюсь, как ты это воспримешь…

– Говори уже, что выяснил, – хрипло произношу. – Пока я еще держусь, – бросаю несерьезную угрозу.

– Начнем с конца, Тимур, как ты любишь? Чтобы не тянуть кота за все причинные места? – с огоньком в черных глазах уточняет Костя. Искрится, довольный собой. И ему явно не терпится озвучить итог проделанной работы.

Вздохнув, несколько раз киваю.

– Ну! – тороплю повелительно.

И обреченно откидываюсь на спинку дивана, не ожидая ничего сверхъестественного. Но тут же выпрямляюсь, словно мне в позвоночник штырь вбили, когда Воскресенский кидает короткую, хлесткую, но наполненную смыслом фразу:

– Владик не от Ольги, Тим. Ева – его биологическая мать.

– Боже! – доносится со второго этажа, и я подрываюсь с места.

Ева

– Материнство подтверждено, – едва двигая онемевшими губами, повторяю, наверное, в миллионный раз. – 99,9%, неужели? – крепче сжимаю в дрожащей ладони телефон, чтобы не уронить его еще раз. – Боже! – вскрикиваю, сорвавшись.

Не контролирую себя. Даю волю эмоциям. Позволяю слезам стекать по пылающим щекам и падать на нежно-голубые простыни. Протягиваю руки к сыну, крепко прижимая его к груди.

Мой. Родной. И никто не посмеет разлучить нас.

Камень срывается с души и падает, разбиваясь на мелкие части. Можно не бояться, что однажды кто-то решит поиграть нашими судьбами – и заберет у меня сына.

Мой навсегда.

– Маме плохо? – взволнованно шепчет Владик. – Папу позвать? – устремляет на меня изумрудный взгляд и настороженно сводит бровки.

Какой же он красивый. Наш с Тимуром.

– Мама счастлива, – всхлипнув, я улыбаюсь. – А папу… Да, позовем. И расскажем ему все… – приподнимаюсь с кровати, но… резко сажусь обратно.

Наверное, мне следует поумерить пыл. Что если для Тимура ребенок был чем-то вроде последней ниточки, что держала Ольгу на земле? Как он отнесется к тому, что эта связь окончательно прервалась, а от бывшей жены не осталось ни следа?

Не хочу делать ему больно, хотя сама искренне радуюсь результату. И в то же время боюсь реакции Тимура, а еще сильнее – моего ответа на нее. Нельзя допустить, чтобы тест ДНК опять стал камнем преткновения между нами.

Это моя семья, и я твердо намерена ее сохранить. Вопреки всему!

– Ева, что? – неожиданно врывается в спальню Тимур, шикает на кого-то сзади, оттесняет его в коридор. – Что-то случилось? – окидывает меня взглядом, беспокойно оценивает, и я плотнее запахиваю халат. – Ева?

– Хм, случилось, – поднимаюсь и беру телефон. – Пришли результаты теста ДНК, – стараюсь сохранять ровный, невозмутимый тон.

Но Тимур подлетает ко мне и касается пальцами влажных щек. Аккуратно, ласково, невесомо. Едва не прикрываю глаза от нахлынувших чувств.

Нет, не отдам. Не отпущу. Пусть его прошлое остается в прошлом, а я постараюсь построить для нас общее будущее. И наш Владик в этом поможет.

– Тогда почему ты плачешь? – недоуменно хмурится Тимур, будто заранее знает результат.

Отдаю ему телефон, указываю пальцем на дисплей, пролистываю документ до заключения лаборатории. До того самого приговора, который стал для меня билетом в новую, свободную жизнь.

– Доброе утро, Ева, – все-таки заглядывает в комнату Воскресенский. – Если возникли новые проблемы, я готов их решить. У вас все так интересно складывается. Находка для азартного юриста, – усмехается.

– Угомонись, решала, – беззлобно осекает его Тимур и не сводит с меня глаз. – Что не так, Ева? – все еще удивляется, даже не прочитав письмо из лаборатории.

– Владик мой, смотри, – сипло произношу и аккуратно тыкаю пальчиком в экран телефона. – Я переживала, что ты неправильно это воспримешь, – закусываю губу, хотя не чувствую себя виноватой.

– Пф, женщины! – шумно выдыхает Костя и демонстративно закатывает глаза. – Я в гостиной вас подожду, – ретируется под предупреждающим взглядом Тимура.

Из коридора доносится собачий лай, сдавленное ругательство, спрятанное в кашле, и тяжелые шаги.

– Я хоть кому-нибудь в этом доме нравлюсь? – возмущенно бурчит Воскресенский, отдаляясь. – Стараешься тут для них… – конец фразы тонет в рычании ши-тцу.