– Извинюсь, когда все выясню и ее слова подтвердятся. Обещаю. Ты меня знаешь, я слово держу, – напоследок самоуверенно бросает Константин и отключается, не прощаясь.

Тягучая тишина вновь протягивает к нам свои щупальца. Некоторое время изучаю хмурого, напряженного Тимура, а потом встаю.

– Спасибо вам, – слабо улыбаюсь. – Вы очень хороший человек. Нам с Владиком повезло, что вы оказались рядом в трудную минуту, – говорю абсолютно искренне.

Молчит.

Нервы не выдерживают. Взор застилает пелена слез. Краем глаза успеваю зацепиться за кактус, который выбрала из своего «наследства» специально для Тимура. Печально ухмыляюсь, чуть не плача.

– Кактус, потому что колючий только снаружи, – сипло произношу, и вибрации в голосе выдают мое истинное состояние.

Быстро шагаю на выход, чтобы Вулканов не заметил моих слез. Последнее, что мне нужно сейчас, – это жалость.

– Ева? – зовет взволнованно, когда я открываю дверь.

Застываю на пороге, не решаясь обернуться. Соленые дорожки пролегли по щекам, вовсю стекают к подбородку и капли срываются вниз. Я лихорадочно растираю лицо ладонями. Представляю, какой у меня жалкий вид в этот момент.

Чувствую тяжесть на своих плечах и исцеляющий жар широких ладоней.

Не успеваю вырваться, как оказываюсь прокручена вокруг своей оси и обездвижена. Можно забыть о любых попытках улизнуть незаметно. Да и сил на это не осталось.

Встречаюсь взглядом с Тимуром. Смотрю на него, запрокинув голову, и забываю о своем потрепанном внешнем виде.

– Все будет хорошо, Ева, – хриплый баритон звучит непривычно бархатно и успокаивающе.

И я верю. Настолько устала за эти дни, что ищу пристанище и покой в огромном, угрожающем мужчине. Который вдруг прижимает меня к себе. Обнимает по-медвежьи, без намека на страсть или пошлость. Нет, держит меня грубовато, неласково, но крепко. И эти «брутальные нежности» странно действуют на меня. Пугают, но в то же время заставляют покориться. И впервые за все эти сложные, мучительные дни я чувствую себя под защитой.

Тимур

Не понимаю, как Ева вдруг оказалась в моих руках. Какое-то секундное помутнение и теперь я стою как вкопанный, обнимаю пока еще чужую жену и боюсь пошевелиться. Будто способен исколоть ее своими колючками, как кактус, с которым она меня справедливо ассоциирует. Будто могу отравить пустотой, которой у меня в переизбытке. Будто она сломается при первом же неуклюжем движении.

Но, кажется, дело не только в этом…

Ева замирает, как и я, напрягается вся, а мы вдвоем становимся похожими на памятник. Надо бы расцепить руки и выпустить эту теплую, живую девушку из своего ледяного, мертвого плена. Но не могу. И в момент, когда я жду, что она начнет драться, как тогда в автосалоне, и кидать в меня все, что попадет под руку… Маленькая голова обреченно ложится мне на грудь. Ева будто сдается. Или устала настолько, что не может сопротивляться. Наоборот, прижимается щекой ко мне. В том месте, где когда-то было сердце. А ее ладони невесомо касаются моего торса в области ребер. Скорее всего, чтобы оттолкнуть, но почему-то не делают этого.

– Ева… – хрипло повторяю ее имя. Но больше сказать нечего, да и сложно выдавить из себя что-нибудь внятное, когда она так близко.

Моя рука машинально ведет вверх по тонкой спине, а вторая – ложится на затылок, накрывая его чуть ли не полностью. Невольно опускаю голову и утыкаюсь носом в макушку, зарываясь в шелковистые каштановые пряди. Опять застываю, будто батарейки сели.

Ева всхлипывает едва слышно, но в гробовой тишине я улавливаю этот душераздирающий звук.

Что с ней делать? Маленькой, беззащитной, но такой сильной. Что с ней делать сейчас, когда она неосознанно проявляет свою слабость? Не с чем человеком. Я не могу ей ничего дать, потому что сам опустошен. Но… Время останавливается, пока я эгоистично наслаждаюсь ее исцеляющим теплом.

И окончательно схожу с ума, когда решаюсь заглянуть ей в глаза. Чуть ослабив капкан, беру Еву за плечи. А она, встрепенувшись, поднимает на меня заплаканное лицо. Мы так близко, что я вновь могу рассмотреть каждую черточку, как при нашем первом столкновении в автосалоне. Только сейчас я не вижу в ней призрака.

Есть только Ева.

Что-то грызет внутри, точит надоедливо, но не в силах помешать мне обхватить пальцами острый подбородок, слегка сдавив. Аккуратно, чтобы не навредить. Хотя уже в следующую секунду я именно это и делаю. Когда наклоняюсь и прижимаюсь губами к полураскрытому от удивления рту.

– М-м, – лишь успевает возразить Ева.

Но ее жар и вкус дурманят настолько, что я продолжаю. Не так одержимо, как в наш первый поцелуй. Тогда я видел в ней другую, злился, что она «бросила» меня, и таким странным способом возвращал ее и наказывал одновременно.

Сейчас испытываю что-то новое. Целую Еву сознательно и очень аккуратно, будто исследуя новые территории. Ловлю горячее, сбивчивое дыхание. Выпиваю ее, но маленькими глотками. Словно я только вышел из длительного голодания и могу умереть, если съем слишком много. При этом желание такое сильное, что сложно сдерживать.