Шрифт:
– Просто не надо.
– Если передумаешь, говори.
Его сотовый булькнул, оповещая об смс.
– Чуть не забыл. – Пробормотал он, возвращая телефон на место. – Сегодня День памяти павших.
– В смысле?
– Раз в году мы устраиваем церемонию поминовения Охотников, погибших в борьбе с санклитами, и других жертв этих упырей. Пойдешь?
Сердце вновь тоскливо заныло.
– Я не буду там лишней, с моей-то историей?
– Нет. Тебе тоже есть кого вспомнить. Имеешь полное право.
Что ж, он прав. Надоело чувствовать себя виноватой перед всем миром. Хватит. Если кому-то что-то не нравится, это их проблемы.
Мы вышли во двор, отстояли красивую церемонию с речами и запуском японских фонариков. Но на душе скребли кошки.
– Пойду поищу ребят, – сказала я Даниле. – Спасибо тебе за все.
– Подожди, пойду с тобой. – Он ушел в дом и вернулся через пару минут с пакетом в руках.
Позволив интуиции рулить, я свернула в коридор, ведущий в ту часть крыла, где сейчас шел ремонт, и не ошиблась, заметив отсветы десятков свечей. Язычки пламени заметались, будто пытаясь сбежать, когда мы, отогнув целлофановую занавеску, вошли в обжитой уголок.
Молодежь вздрогнула, увидев нас. Мальчишки сомкнули ряды, прикрыв спинами бутылки с водкой. Девчонки набычились, с укоризной глядя на меня.
– Спокойно. – Данила отодвинул нескольких парней и водрузил на импровизированный стол из кирпичей и досок свой пакет. – Перемирие. – Он достал несколько бутылок кагора, плошки с салатом, хлеб и фрукты. – Стаканчики-то хоть есть?
– Вот. – Таня, как самая смелая, протянула ему упаковку.
– Чего стоим? Наливайте, разбирайте закуску, давайте пошустрей.
Молодежь несмело потянулась к Даниле.
– Яблочко, что ты с ним сотворила?– прошептала Таня, сделав огромные глаза.
– Ничего.
– Научи этому ничего?
– Нечему учить.
– Это тебе. – Данила подошел к нам и протянул мне стаканчик кагора и салат. – Овощной, без мяса.
– Спасибо.
– Можно к вам? – раздалось за нашими спинами.
Глеб, Гуля, то есть, Гюле, несколько молодых преподов и пара наставников. И каждый со своим пакетом. Придется сооружать еще пару столов.
– Ты посмотри на гамму чувств на их лицах, – прошептала я Даниле, кивнув на ребят. – Как говорится, бесценно! Вот как рождается единство и воспитывается верность. А не строгостью и муштрой.
– Да, – он кивнул, глядя на меня.
– Не туда смотришь.
– Именно туда. – Его рука осторожно легла на мою талию, всколыхнув воспоминания и заставив сердце тоскливо сжаться. – Ну, у всех налито?
– А меня не подождете? – Юлия, улыбаясь, подошла к нам.
– Твоя мама – уникальная женщина! – восхищенно выдохнула я.
– Ты ей тоже нравишься.
– Надеюсь.
В полной тишине Стальная леди поставила в центр стола стакан с водкой, накрыла черным хлебом и тихо сказала:
– За тех, кто в раю. Саша, Настя, Артем, Данила-старший, Гаир, Жора, Митя, Сергей.
– Кира и Андрей, мои родители. – Продолжил Глеб.
– Серенай, Омо, Рами и наш нерожденный сын. – Тихо прошептала Гуля.
– Заир, Птушка, Мелек, Сарзам.
– Гоги, Ласти.
– Мараим, Костя.
Имена продолжили нанизываться на тонкую ниточку из времени, боли и памяти. Пусть я не знала этих людей, но отлично понимала, какую тоску чувствуют те, кто остался без них. У каждого в сердце имелась незаживающая рана, а то и не одна.
Когда все взгляды устремились на меня, мои щеки уже были мокрыми от слез.
– Мама и папа. – Прошептала я.
– За тех, кто в раю. – Завершила поминовение Юлия.
– За тех, кто в раю. – Повторил нестройный хор голосов.
Мы помолчали, воскресив в памяти призраков прошлого. Воспоминания были сладко-терпкими и вяжущими, как послевкусие кагора. Наверное, минувшее время не имело бы никакой власти над нами, если бы не хранило так бережно и трогательно эти свои сокровища – всех тех, с кем мы когда-то соприкоснулись душами…
– Саяна, можно тебя на минуточку? – Таня улучила момент, когда я отошла от Данилы, и уволокла в темный уголок, где нестерпимо воняло краской.
– Что еще случилось?
– Это важное. Поможешь?
– Если ноги не переломаю, – я чертыхнулась, наступив на кирпич. – В чем дело?
– Нам нужны презервативы.
– Рада за вас! Но причем тут я?
– Нам же запрещено выезжать. Купи, а?
Странно, а мне как-то и в голову не приходило спрашивать разрешения, когда уезжала из поместья в Стамбул.