– Почему? – вновь спросила я.

– Да кто ж знает. – Она пожала плечами. – Само как-то так получилось. Вернее, не получилось. Родилась, училась, замуж не звали, родила для себя – воспитывала, как все, любила, все ему, родному. А он в тюрьму сел. Потом вышел, пил, бил меня. Убили. Теперь рак. Когда умру, все, что от меня останется – воспоминания у соседей о наших драках с сыном. – Женщина сделала глубокий вдох. – Поэтому я прошу вас взять те крохи, что могу предложить, позволить мне хоть что-то доброе сделать. Это же потрясающе – продлить жизнь ангелу!

– Нет!

– Почему? – вернула она мне мой же вопрос. – Неужели лучше, если я умру в хосписе, крича от боли? Или шагну с высотки, чтобы меня потом поминали недобрым словом уборщики, соскребая с асфальта? Сдохну, никому не нужная, в одиночестве, проклиная Бога? Для меня отдать вам жизнь – это милость небесная. Примите мой дар! То, что для меня – всего лишь год неимоверных мучений, для вас – целый год жизни, чтобы успеть столько всего сделать! Проживите его за меня, Саяна! Сделайте те добрые дела, которые не сделала я!

Ее слова обволакивали ласковыми путами, убаюкивая совесть, уничтожая способность сопротивляться, увлекали в коварный омут, и когда она осторожно обняла меня, это произошло само собой – что-то внутри легко, без малейшего усилия, жадно втянуло ее жизнь, как коктейль через трубочку, словно я сделала долгожданный глоток воздуха, как во сне, вырвавшись со дна на поверхность.

Тело обмякло в моих руках и пришлось осознать, что произошло.

Я убила ее.

И часть меня навсегда умерла вместе с ней.

Лучшая часть.

Из груди вырвался крик – боли, отчаяния, горя, не знаю.

Я кричала, пока не охрипла. Прижав к себе женщину, которую убила, я баюкала ее, как малыша, и жаждала только одного – проснуться.

Когда Горан вошел в комнату, не осталось сил даже на то, чтобы ненавидеть его. Я безропотно разрешила ему взять меня на руки и унести в другую комнату. Он уложил мое тело на кровать, укрыл пледом и задернул шторы. Наверное, думал, что полумрак вокруг поможет уснуть. Но я знала, что тьма внутри этого не позволит…

И шаг – вот этот – никому вслед,И тень вот эта, а меня – нет.М. Цветаева

Счет времени был потерян давно. Кажется, уже наступила ночь.

Я подняла голову, когда продумала план до мелочей. Выбраться из дома – получилось. Незаметно проскользнуть мимо охраны, миновать открытое пространство до заграждения – легко. Меня не видели, словно призрака. По большому счету, им я и стала – невнятная серая тень, осколок от себя прежней, не более.

На попутке я добралась до поместья Охотников. Водитель даже не взял денег. Наверное, из-за крови на моей одежде.

Словно в компенсацию за пережитое, удалось не встретить никого на территории, взлететь по лестнице и найти нужную комнату без проблем.

– Какому шайтану там не спится? – раздалось из-за двери после моего стука.

Заспанная Гюле, зевая, застыла на пороге.

– Здравствуй.

– Какого… ты приперлась? – опомнилась женщина.

– Глеб дома?

– Нет, уехал по делам.

– Вот и хорошо! – я облегченно выдохнула и почти что силой вошла в комнату.

– Ты с ума сошла? – Гуля уперла руки в талию.

– Возьми. – Я протянула ей кинжал. – Горан сделал меня санклитом. Я не могу так жить. Убей, пожалуйста.

– Точно сбрендила! – она закатила глаза.

– Смотри, – клинок разрезал плоть, кровь закапала на ковер.

– Ведь не оттереть будет! – всполошилась Гуля, но рана начала зарастать и потрясенная женщина замолчала.

Некоторое время пришлось потратить на объяснения. Когда вопросы иссякли, я вновь попросила:

– Убей, пожалуйста. Сам санклит себя убить не может, к сожалению.

– Почему ты пришла ко мне?

– А к кому еще идти? Ты единственный Охотник, ненавидящий меня достаточно сильно. И ты понимаешь, ведь так? Что бы ты сделала на моем месте?

– Верно.

Еще пара минут ушла на неуклюжие обсуждения что и как. Наконец Гуля взяла кинжал и, по закону подлости, именно в тот момент, когда клинок вошел в мою грудь, в комнату ворвался Горан.

Оттолкнув женщину, он подхватил мое оседающее на пол тело.