— Послушайте, мы зря теряем время, — сказал он, оглядываясь. — Где ваше пальто?

— В гардеробе в конце холла, но…

— Я возьму его, — крикнула Элли и упорхнула.

— Минуточку внимания! — На край сцены вы шла Бэтти Бритл и хлопнула в ладоши. — Поскольку миссис Карпеятер не смогла остаться до конца концерта, мне кажется, будет правильно, если мы отложим наш праздник, пока она не поправится. Я знаю, что все вы, как и я, желаете миссис Эдде скорее поправиться. А сейчас возвращайтесь домой. Всего хорошего и спокойной ночи.

Люди стали расходиться, забирая с собой детей. Через несколько секунд Надя и Ален остались на сцене одни. В опустевшем зале вдруг повеяло холодом, и Надю охватила легкая дрожь.

Ален сдвинул брови.

— Замерзли?

— Немного, — призналась она, не в состоянии скрыть дрожь.

Бормоча что-то непонятное, Ален поднял с пола свою куртку и с сердитым видом набросил на Надины плечи. Ее тут же окутали крепкие запахи древесного дыма и мускусного лосьона после бритья, и сразу стало тепло.

— Благодарю вас, — прошептала она. — Вы так добры ко мне, хотя наверняка готовы задушить. Ее удивил хмурый взгляд доктора.

— Доброта тут ни при чем, миссис Адам. Я очень серьезно отношусь к своим пациентам, даже к тем, кто этого и не заслуживает.

— Извините меня, — попросила она и вдруг задохнулась от внезапной боли, охватившей ее. Кожа тут же покрылась испариной, ноги стали ватными. — Черт… — не удержалась она от восклицания и испугалась, что сейчас ее стошнит прямо на сцене.

Дальше все происходило очень быстро. Не слушая возражений, он сгреб ее в охапку вместе со своим саквояжем и направился к выходу, навстречу Элли, появившейся с пальто в руках.

Ален остановился на секунду, велел девочке одеться и следовать за ним.

— Куда мы идем? — спросила она.

— Сейчас отвезем твою мамочку домой.

— Я могу идти, — настаивала Надя.

— Помолчите, — свирепо прорычал он. — Вы и так уже напугали дочь. Ей понравится, если вы прямо сейчас свалитесь в обморок?

Ален прав, подумала Надя, борясь с тошнотой. Целый день она дергалась и нервничала в палате, жалея себя, проклиная его тираническое упрямство и считая, что не может не присутствовать на выступлении Эльвиры.

Сказать по правде, ей это было нужно самой. С тех пор как они с Фредом развелись, она старалась быть идеальной матерью, идеальной журналисткой, идеальной современной женщиной.

Но пациенткой она оказалась далеко не идеальной, и страх в глазах дочери показал ей лучше всяких слов, как безрассудно она себя вела.

— Похоже, док, вы нашли себе еще одну пациентку, — крикнул кто-то, когда он нес Надю через просторный холл.

— Уж посимпатичней Эдды, — добавил другой. — И ножки отличные.

Кто-то распахнул перед ним дверь, и он вынес Надю к помятому драндулету.

— Открой дверцу, Элли, — приказал он, переводя дыхание.

С величайшей осторожностью доктор усадил Надю на переднее сиденье. Она попыталась поймать его взгляд, чтобы поблагодарить, но свирепое выражение лица Алена заставило ее прикусить язык.

Пусть Надя была не права, но она же извинилась, и нечего этому доктору обращаться с ней как с девочкой не старше ее дочки.

— Я не такая уж беспомощная, — бросила она, когда Ален наклонился и закрепил ремень безопасности. Он проворчал что-то нечленораздельное, но смысл был ясен: «Сиди и молчи. Ты уже достала меня».

— Очисти себе место от барахла, — кинул он Элли, пытавшейся устроиться на заднем сиденье. — И пристегнись ремнем. Мне уже хватает упрямых женщин.

Надя услышала хихиканье Элли. Потом захлопнулась ее дверца с чрезмерным, по мнению Нади, шумом. Ей нестерпимо захотелось отстегнуть этот дурацкий ремень, распахнуть дверцу, забрать дочку, явно наслаждавшуюся грубостью доктора, и поехать на своей собственной машине.

Тупица, тупица, твердила она себе. Ведь вроде бы неглупая женщина, а тут вдруг… Посчитала себя умнее специалиста.

Последний раз она совершила такую глупость, когда бросила хорошо оплачиваемую работу в крупной телесети и ухнула все свои сбережения в почти похороненную газету, продала дом, который Элли считала родным, и перебралась вместе с ней в дикий орегонский угол, чтобы начать новую жизнь.

— Может, покажете дорогу?

— Сейчас направо. Мы ведь живем над типографией, разве вы не знаете?