— А Васька при чем? — Я снова оглянулся. В ближайших кустах было совсем темно. Прямо чернота скопилась.

— Ты чем слушаешь, Жорик? Задницей? Васька ночью вышел на улице посидеть, заметил, чья-то коза в кустах запуталась. Мелкая. Потерялась, наверное. Он пока эту козу вытаскивал, весь в сырой земле извозился. Да еще воняет мокрая козлиная шерсть, не приведи господи. Животину, значит, освободил и восвояси отправил. Скотина всегда знает, где дом. И сидит, дальше красотой ночи наслаждается. Была у него эта склонность к романтизму. А тут из темноты — товарисч идейный. Васька, пользуясь случаем, закурить и попросил. Городской в ответ начал что-то про его место жительства бормотать. Василий ему честно ответил, мол, я тут живу, никого не трогаю. Не нравится, не ходите. А идейный чего-то вдруг побежал. Это Василий сам уже потом подробности рассказывал Ну, Васька подумал, мало ли. Хрен их городских разберет. С придурью они, и пошел спать.

— Тьфу на Вас! Я ж и правда поверил, он чертей встретил. Или мертвецов.

— Дурак, что ли? А ещё комсомолец... — Дед Мотя покачал головой. — Ладно. Закругляйся. Пойду пока в сторожку. Надо оценку ситуации сделать.

Егорыч потопал к домику, почти полностью скрытому темнотой. Ещё, как назло, ночь выдалась непривычно темная. Обычно все небо звёздами усыпано, а тут — хоть глаз коли.

— Матвей Егорыч…

— Ась?

— А с Василием то этим что стало?

Дед Мотя остановился, почесал голову, вспоминая.

— Да ничего. Прожил, сколько отмерено, а потом помер. Бабы говорят, иногда на могилу приходят, а там прибрано. Мол, Васька до сих пор по кладбищу бродит. Порядок наводит. Да брешуть, конечно. А ты говоришь, бугимен...

Матвей Егорыч открыл дверь и исчез в сторожке. Буквально через пару минут, в маленьком окошке появился огонек керосинки.

— Василий…Бродит… Ага.

Я усмехнулся. Это мне Егорыч за прошлый раз мстит. Точно. За бугимена. Только я облегчённо выдохнул, убедив себя, что дед Мотя специально атмосферу нагнетает, в ближайших кустах что-то тяжело завозилось и вздохнуло.

— Эй! Прием!

Я выбрался из руин и подошёл к месту, откуда донёсся звук. Прислушался. Присмотрелся. Никого. Чертовщина какая-то... Или глюки на фоне страшилок деда.

— Матвей Егорыч... К Вам, наверное, присоединюсь. Что ж Вы там все один, да один...

Короче, не то, чтоб я испугался. Нет, конечно. Чего бояться. Во всякую такую чушь не верю вообще. Это было мужское волевое решение, сменить дислокацию и заняться другим делом. С церковью все ясно. Да и деду Моте надо помочь… Так я мысленно себя успокаивал.

Быстрым шагом направился к сторожке. Она казалась мне в этот момент очень даже симпатичной. Оглядываться не стал. Ну, его к черту. Эта темнота с ее кривыми тенями влияет хреново. Вообще, не замечал прежде за собой склонности к фантазиям.

Матвей Егорыч в сторожке был занят активным, очень важным делом. Оценкой ситуации. Как он сам выразился. Причем у него от этой "оценки" один глаз уже блестел, а второй, на автомате, игриво подмигивал.

— Так, Жорик. В углу, за сторожкой стоят три бочки. Завтра придешь, надо будет их от мусора освободить и сюда транспортировать. Потом ещё, наверное, штуки три раздобудем. Подумаю, у кого можно взять.

— Куда нам столько бочек? Мы же самогон планируем гнать, а не общественную купальню тут организовывать. — Я прошёлся по комнате, которую наметили основной для производства. После уборки выглядела она очень даже уютно.

— Нужно. Сказал, значит, так оно верно. Охлаждать. Для процесса производства незаменимый фактор. Вот к концу недели надо будет уже придумать, как нам с водой быть. Таскать ведрами — замудохаться можно. Не натаскаемся. У вас с Андрюхой, конечно, дури намерено, пахать и пахать, но здесь надо, чтоб процесс был налажен. В общем, будем соображать. Ближайший колодец у нас рядом с двором Нинки…

— Погодите, какой Нинки? У которой деверь Иван? — Я вспомнил слова Ольги Ивановны. Соседка вроде упоминала аналогичное имя.

— Она. Баба редкостной глупости. Ежели честно, так просто дура. Но это нам на руку. Думаю, от нее и будем отталкиваться. Там в любом случае должна быть зацепка…

В этот момент за дверью сторожки послышался шорох. Не совсем, конечно, за дверью. Чуть дальше. Но от этого вообще не было легче. По улице кто-то бродил. Учитывая, где мы находимся, тихие звуки пугали сильнее, чем громкий мат.

Мы с дедом Мотей одновременно посмотрели друг на друга. Глаза у нас обоих немного округлились.

— Чёй это? — Спросил Матвей Егорыч меня. Будто я тут на кладбище каждую собаку знаю и по шороху могу определить, точно ли собака. Умрешь.

— В душе не имею понятия.

— Ты с улицы заходил, ничего странного не было?

Матвей Егорыч на цыпочках подкрался к окошку и припал одним глазом к мутному стеклу. Но, что вполне логично, за этим стеклом не было видно ни черта.

— Жорик… Иди глянь, кого там носит? Вдруг кто-то приперся.