– Павлуня, - ласково обратился отец к молодшему сыну, ещё безбородому и безусому.
– Вынеси-ка, сынок, князеву рубаху.

Павел поклонился отцу в знак почтения и благодарности за приятное ему поручение и легкой походкой, низко наклонясь под притолокой двери, прошел внутрь толстобревенной прокопченной кузни.

– Токмо рубаха ещё не готова, - предуведомил Савелий.
– Рукава да подол недоклепаны.

– Ничто, - сказал князь.

Павел вынес кольчугу и с поклоном передал её отцу, тот в свою очередь преподнес её князю. Положив кожаные перчатки на высокую золоченую луку седла, Олег Иванович принял кольчугу и взвесил её на руке. Тянула она фунтов на пятнадцать. При осмотре её карие глаза князя потеплели, загорелись. Радовала прочная склепка мелких ровных колец, сцепленных так, что каждое колечко соединялось с четырьмя. Для нарядности кольчуга была украшена двумя рядами медных колец.

– Сколь же потребовалось проволоки?
– спросил Олег Иванович.

– Да саженей, эдак, триста.

– Пожалуй, хороша будет рубаха. Что ж, Савелий, коль изготовишь в два дня, труд твой оплачу вдвое щедрее.

– Почто такая спешка, князь-батюшка?
– осмелился полюбопытствовать Савелий.

Ответил уважительно:

– Дело предстоит. Бранью нам грозят.

Савелий испуганно вскинул брови:

– Хто? Татарове?

Он хорошо помнил о набеге царя Наручади Тагая. Картина полусожженного Переяславля с пепелищами, остовами глинобитных печей ярко стояла перед глазами. Правда, двор Савелия уцелел - крыши дома и всех дворовых построек были предусмотрительно обложены дерном, - но страх перед новым приходом татар жил в нем неискоренимо.

Князь объяснил, что на сей раз грозят московиты. Савелий покачал головой:

– Стало быть, в отместку за Лопасню? Худо дело... худо.

– Не накаркал бы, - строго заметил молчавший доселе окольничий Юрий.
– Отчего худо? Тагая побили, московита из крепости погнали... Нам ли робеть? К тому ж, Володимер Пронский - наш заединщик.

– Прости, господин, - простодушно сказал Савелий, - а слышно, Володимер-то воротит от нас нос...

– Глупая молвь - пыль по ветру!
– с сердцем сказал околь-ничий.

Вслушиваясь, князь невольно и не в первый раз замечал, что Юрий Кобяков старается, при случае, выгородить Владимира Пронского. Это следствие ли только близости его к высшей пронской знати? Не затевает ли он недоброе? Может быть, и в самом деле стоит прислушаться к предостережению Павла Соробича?

Но в таком разе спрашивается: за что Юрий мог изменить князю? Разве Олег не оказывает ему высокие почести и не награждает щедро за службу? Да и Юрий Кобяков не остается в долгу. Был случай, когда во время взятия Лопасни, в какой-то опасный для жизни Олега Ивановича момент (к нему яростно пробивался сквозь окружение крепко бьющийся московит с отрядом) Юрий прыгнул со своего коня на коня неприятеля и задушил того руками.

Князь посмотрел в глаза Юрию - тот не отвел взгляда. Смотрел честно. Перевел взгляд на молодых кузнецов и невольно залюбовался ими. Все сытые, рукастые, крепкие. Дай им в руки рогатину - любому ворогу не поздоровится. Особенно впечатлял один из них - подбористый, статный, с глазами небесной чистоты.

– Как звать тебя, молодец?
– обратился к нему князь.

– Карпом, - ответил тот .

– Из тебя, Карп, добрый витязь получился бы.

Карп чуть поклонился, а Савелий сказал:

– Нет, князь-батюшка. Телом-то крепок и в работе неутомим, а для ратного дела вряд ли годится. Злобства ему не хватает!

– Злобства?
– подивился князь.
– Гм... Злобство приходит во время боя. В бою и агнец бьет ворога.
– И кажется, впервые за день улыбнулся.

Поворачивая коня, примолвил:

– Так поспеши, Савелий Аверьянович, рубаху склепать.

– Коль надо, в два дня управимся.

Трусцой Савелий забежал наперед верхоконных, отпахнул ворота на смазанных жиром железных петлях. Цыкнув на взлаявшую было собаку, кланялся вместе с сыновьями вослед отъезжавшим.

В западной части кремля, неподалеку от Глебовских ворот, располагалась крытая тесом воеводская изба о шести красных окнах, с сенями и крыльцом. Слюдяные окна - кусочки слюды вставлены в узоры из железных прутьев в виде колец, квадратов, клиньев, отражая солнце, ярко били в глаза. Передав поводья стремянному, князь вместе с окольничими прошел по сеням в избу. В избе застал воевод: Софония Алтыкулачевича, Ковылу Вислого, Тимоша Александровича и его брата Давыда, только что прибывшего из крепости Перевицк.

Все были озабочены. Когда князь, перекрестясь на семь в серебряных окладах икон в углу, повернулся к воеводам, те, шелестя рукавами и полами шуб, склонились в поклоне, и особенно низком - перевицкий наместник Давыд, давно не видевший князя. По-уставному коснулся рукой пола, быстро распрямился и доложил:

– Господин, московит уже под Коломной...

Князь покачал головой и - сквозь зубы:

– Ишь, изгоном идут!

Софоний Алтыкулачевич, суетясь, подвинул к столу, обитому красным сукном, тюфяк из овечьей шерсти под зад князю.