– Посейчас и узнать не у кого…, – ответил Михей, – Куды не притязай, повсея али не ведают, али нет ни души…

– Бяда экая…

– Ну, Евдокия и сродники, скорбим с вами! – поднялся с места бородатый мужичок, – Якова Степаныча, спаси Господи, славно помянули, пора и званым честь признать!

Евдокия – мать Михея – поднялась и поблагодарила:

– Помилуйте и вам, люди добры!

Поминающие разошлись, отбивая поклоны на выходе. За столом остались только сродники: Туся и Михей, мать Михея Евдокия Филипповна, бородатые дядья Андрей и Михаил Степановичи, их жёны Феона Ивановна, Апполинария Ильинична.

– Из чьих барышня будет? – наконец, нашла паузу мать и кивнула на девушку.

– Туся оныя, – начал Михей, девушка спешно отвела от неудобного расспроса, понимая, что парень мало что знает:

– Таисия Акифиева из Заломовых! Хотя осталось нас на белом свете, посшитай, я да Гаранька, братец младшой… Лямой мальца, а парняга душевный…

– Родители аки жа? – погладил бороду дядька Андрей.

– Отец чай в лесах сгинул…, – затараторила девушка, – Люди баяли косматый заломал… Маменька и скорби годинной не пережила как усопла… Тётка взялась опекать, да в тот жа год преставилась, тады и продали нас в услужение…

– Заломал медведь Заломова? – заметил дядька Михаил и посетовал: – Хватили лиха, стало быть?

– Чай не младенцы по ту пору были, едино держались…, – ответила Туся и поджалась к Михею.

– Вижу, Полюшка, поладят они? – шепнула тётка Феона сидящей рядом Апполинарии.

– Далече зришь… Да не к часу баять о том…

– А лета тебе коя, барышня? – вступилась Евдокия.

– Осьмнадцатый, а Гаране шоснадцать, – ответила девушка и еле слышно шепнула Михею: – Не испужает? Обнадёжил – не отрекай?

– Што ты, Тусенька, и в мыслях не имел…, – шепнул ей Михей, и осадил тёток: – Тётушки, буде вам пустословить!

– Пожалуй, пойду-ка! – неожиданно встала девушка, – Покамест косточки мои добела промоют, Лёнке с Нюшей помогу… Умаялись вдвоём, поди, всю обедню на кутье…

Туся ушла на кухоньку помогать сёстрам Михея.

– Ох, бойка зазноба… и разумлива! – Евдокия взяла сына за руку, – Противу от меня не будет…

– Давно ли ладите? – прищурилась Феона.

– С неприятия да без ладу не повёл бы в дом… Жаль, отцу открыться не вышло…, – отрёк Михей.

– Ну да… Терь уж и не выйдет…, – охолонилась Феона.

***

Едва договорила, тётки успели поохать, в дверь заглянул один из отобедавших бородачей, окинул всех взглядом и как-то виновато обратился к Евдокии Филипповне:

– У ворот ваших Свишка притулился, причитает чаво-та! Пригласить бы, помянуть Якова Степаныча? Грешно эким днём убогих отваживать?

– Как жа, чай как жа не приветить-те? – встрепенулась мать, – Михей, поди-ка выйди на дворок, кликни Блаженного… Яков наш близко Свишку привечал…

Своею рукой отворив перед нищим дверь, Михей привёл бородача в лохмотьях, истрёпанных башмаках, с кривым подогом в руке – Свишку Блаженного. Стол был уже прибран, но загузастая Анна с кутьёй и квасом стояла наготове.

– Свишка, сердешный, что жа до ворот-те дошёл, а в дом нейдёшь? Али обидели чем? – приподнялась со стула Евдокия. Остальные развернулись на Свишку и затихли.

– Незвань на дом – держись за кром! – скрипучим голосом оправдался блаженный.

– Што ты, сердешный, кое неверие?

Свишка тронул лоб навершием подога, приклонился, отставил подог к стене, и стоит в ожидании приглашения к столу:

– С поклоном вам, люди добры…

– Здрав будь, Свирид! – откликнулись дядья.

– Здравствуй, Свиша! – поддержали тётки.

– Пойди к столу, помянуй Якова кутьёй да квасицем…, – предложила Евдокия, Анна поставила на дальний конец стола поминальные блюда, – А хошь, и покрепше чем?

Свишка сел, но демонстративно всё отодвинул:

– Чур меня… Мнимое Свишке без хмельного открыто…

– Не чурайся, Блаженный… Помянуй скоромно…

– Поминати надо-те мыслею доброю… До девятины душа убиенного за вас прещатися, до сорочины во снах являтися…, – отнекался Свишка и зыркнул на Тусю: – Поднеси мне, молодица, мурцовки плошку, да сбитеньку малёшку…

– Обождёшь чуток, так покрошу на скору руку? – упредила Туся и увлекла за собою на кухню Анну.

– А напредки, люди добры, навещаю терзания смутные…, – Свишка вкатил глаза под лоб, вогнав всех присутствующих в оторопь, – Годы грядут лихие, голодные… Погибелью охватит землю до окияна дальнего, брат пыдёт на брата, отец на сына… Оны отрекутся от Бога своего, ины на плаху взойдут с Его знамением… Многих Он призовёт ране отведённого, а иным отпустит страдания во веки вечные…