Авдей затянулся и, помедлив, пыхнул дымком:

– Второго дня Кирила искал древодела поручного, Сухарева ему отсоветовал… Сладили, получается?

– Да не торгуют мускусом с рундуков? – заметил Фикса.

– А на кой товар надоба? – добавил подозрений Сизый.

– Гадай не гадай… Слышали, переворот в Петрограде? – откинулся на спинку стула Авдей.

– Нам што… до переворотов оных?

– Экие вы! Купчишки нонче шепчутся, как схоронить от мужицкой власти нажитое… А Скородумов наперёд всех чует!

– Драпать намеряет? – домыслил Фикса, – На мобиле… Молва шла за кузовок… жалезом оковать потуже…

– От-жась, на мобиле? – мотнул бородой Авдей, – Дёру намеряет дать, старый скупердяй?

– Коли так, Дрын, спускать нельзя! – поддержал Фикса – Подкараулить бы у большака на подлеске да награйкать разом – такого куша нам ешшо не падало?

– На ходу прижмём! – Авдей выбил пепел из трубки и зыркнул на сообщников: – Фикса, ты на стрёмку… Зри каждый шаг старшего Матвея… А ты, Сизый, шпану повернее на скачок мазай… И штобы тверёзыми ждали до часу верного…

Сообщники перечить не стали, а по всему было видно, что даже обрадовались. Когда они ушли, Авдей пробормотал:

– Времена нонче надломные… Пора бы по-крупному щипать, а устрашение богатеям нововластники обеспечат…

***

Морозным вечером до ворот дома Скородумова подошёл Михей Сухарев. Торкнул – притвор запертый. В нерешительности помялся, постучал кулаком. Створ открыл Гаранька.

– Здрав будь, Герасим! Чай позови Тусю выйти к беседе не прилюдной… Наведай, Михей Сухарев кланяется…

Гаранька ничего не ответил, закрыл. Михей стоит, не понимает ждать ли, постучаться ли вновь? Через некоторое время выходит Туся, запахивая пальтишко и повязывая шаль.

– Поштение моё, сударыня! – снял шапку Михей.

– Здравствуй, сударь, коль не шутишь! Не сымай шапку-те, застынешь жа? – с толикой кокетства ответила Туся.

– Не застыну… Привыкши мы…

– А я было надумала, не расхрабришься вовсе?

– Наперёд решился бы, да заказик крайне натужный выдался… Денно и нощно с прифуговки не отшагивал…

– Знаю-знаю, тем и тешилась! – затараторила Туся, – Назавтра матушка наказала сборы, всем семейством хозяева отъезжать намеряются… До вчёра-се не тужились, а надысь обмолвился Кирила, што новы властники приходили… Складское имущество описали… Толки, отымать, поди, будут? Полохонула матушка, тюков на две подводы навязала… Што деется…

– А как жа ты? С собою увезут? – забеспокоился Михей.

– Не… Матушка бает: всякой тати пуста изба кстати! Ижным отбывку дала да рублём одарила, а нас с Гараней да Демида дворника оставила за покоями стеречь…

– И то отрада! – обрадовался Михей, – Чай не откажи в неприсутственный день присоединиться к карусельным катаниям на Самокатной площади?

– Тады и циркову арену братьев Никитиных посетим-те? Дюже похваляют люди пёсиков потешных? Пудельки на задних лапах ходют там, и через огненны кольца прыгают… Одним бы глазком глянуть на эку умору…

– На ярмашну сторону сойди, увеселения там всяческие в избытке! Пуделями потешимся, и калашный ряд не минуем!

– Тем и буде, подходи опосля утренней литургии! Удержать меня терь и прикащику не властно…, – крепко пожав руки молодого человека, Туся юркнула в дверь.

***

Вечереет, сыплет снег. По безлюдной городской улочке, освещённой тусклыми фонарями, бредёт пьяненький Яков. Его нагнал закрытый экипаж, выскочили Сизый с Фиксой, схватили и затолкали внутрь. Извозчик подстегнул кобылу и экипаж скрылся в первом же тёмном переулке.

– Кто вы такие и на кой ляд я вам? – успел вскрикнуть Яков, но в тот же миг получил удар в поддых.

– Кто мы – тебе ни к чему!

– Ежали денег… и рубля не наберу? – откашлялся Яков.

– Лавье на опосля… Открой-ка нам, што ведаешь о купце Скородумове? – Фикса прижал Якова, поднёс к его горлу нож.

– Чай ничего не знай… Оне птица не маво полёту…

– Подо што барабаны клепал? – напирает Сизый.

– Экие жа барабаны? Не было оного…

– Сундуки дорожные клепал? – выдал Фикса.

– Откель жа знать-те? Труд мой столярный, а в тайности посвящаться и непошто? Подрядился – сделал, и вся недолга…

– Ишь, не знай он ничего! Выкладай, што промеж заказу молвлено! – Сизый тоже достал нож, подоткнул к горлу Якова. В полном испуге столяр запричитал, что на язык легло:

– Чай што? Барахлишко свезти в лысковско имение, художества всяки, посуду серебряну али золотишко мал-мала?