Шрифт:
В 1894 году Иван представил курсовую работу на тему: «Круг деятельности и задачи пастырского служения духовенства по каноническим памятникам домонгольского периода». Доцент академии по кафедре церковного права Николай Александрович Заозерский написал в отзыве: «Автор положил значительный труд на изучение первоисточников и почти не имел никаких пособий, основываясь в своем изображении пастырского служения в древней Руси только на этих первоисточниках». Иван тогда был назван в числе четырех лучших студентов курса.
18 января 1895 года Троице-Сергиеву лавру посетил протоиерей Иоанн Кронштадтский. Иван впервые здесь увидел его. По обыкновению, бывшему на таких службах, Иван причащался со многими студентами академии, впоследствии записав об этой встрече с кронштадтским пастырем: «За благодарственною молитвою видеть пришлось выражение лица, которое со смущением только вместил слабый ум… это было лицо ангела! Здесь одно небесное житие и нет ничего земного. Умиленное славословие и благодарение о неизреченном даре, значение которого он так ясно понимал и видел… За обедней о сне речи не было, и от прочего был храним в молитве с отцом Иоанном, которого образ не выходил из ума…» Много позже, на пороге страшных гонений, воздвигнутых на Русскую Православную Церковь в ХХ столетии, он писал об отце Иоанне Кронштадтском, почившем в день празднования памяти священномученика Игнатия Богоносца в 1908 году: он с такой ревностью «стремился жить во Христе в наши печальные дни и как бы нарочно устремился в мир горний в день священномученика Игнатия, являя родство души своей с душой великого святого. <…> Какой исполнен был он заботой о том, чтобы проверять, испытывать, очищать мысли и все движения души своей ежедневно, ежечасно для Христа, о чем свидетельствует дневник его, так и называемый „Моя жизнь во Христе“!»
Протоиерей Иоанн Кронштадтский стал примером для идущего по этому пути подвижника. Незадолго перед принятием священного сана, когда остатки сомнений относительно избираемой им стези еще теснились в душе Ивана, Кронштадтский пастырь, прозревая его исповеднический путь и то, каким подвигом он прославит Христа, сказал ему: «Аще любиши Мя… паси овцы Моя… егда был еси юн, поясался еси сам и ходил еси, аможе хотел еси: егда же состареешися, воздежеши руце твои, и ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши» (Ин. 21). Часто, особенно в трудные, исполненные многими страданиями периоды жизни, он вспоминал эти слова Христовы, сказанные ему святым. И чем сильнее свирепствовала буря гонений, тем чаще они вспоминались, становясь в минуты испытаний утешением Божиим.
В 1896 году Иван окончил Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия. В августе того же года он подал прошение разрешить ему переработать кандидатское сочинение «Единство книги пророка Исаии» на соискание степени магистра богословия и до 15 августа 1897 года был оставлен при академии для последующего замещения одной из преподавательских кафедр, для чего следовало опубликовать текст диссертации, доработав его. Когда срок стал подходить к концу, Иван Васильевич 8 августа попросил продлить ему срок написания диссертации на соискание степени.
В марте 1897 года он подал прошение о монашеском постриге, в котором написал, что, «имея намерение посвятить жизнь свою Богу в монашестве», просит разрешить ему принять постриг в дни четыредесятницы.
«Аще любиши Мя… паси овцы Моя…»
Тринадцатого августа 1897 года ректор академии архимандрит Лаврентий (Некрасов) постриг Ивана в монашество с наречением имени Фаддей в честь апостола Фаддея. 27 августа в Троицком соборе Троице-Сергиевой лавры епископ Тобольский и Сибирский Агафангел (Преображенский) 5 рукоположил его в сан иеродиакона. В августе митрополит Московский Сергий (Ляпидевский) стал ходатайствовать о назначении иеродиакона Фаддея в одну из духовных семинарий преподавателем Священного Писания Ветхого Завета, исходя, вероятно, из избранной им темы диссертации, хотя такое назначение не соответствовало его собственному пожеланию. 21 сентября епископ Дмитровский Нестор (Метаниев) рукоположил его во иеромонаха.
5
Священноисповедник Агафангел (Преображенский; 1854–1928), митрополит Ярославский; память 3/16 октября.
12 ноября Святейший Синод назначил иеромонаха Фаддея преподавателем философских предметов в Смоленскую духовную семинарию. Ему тогда было обещано, что пребывание его в Смоленске будет недолгим.
13 марта 1898 года инспектор Московской духовной академии, при котором иеромонах Фаддей начал работать над магистерской диссертацией, архимандрит Арсений (Стадницкий) 6 , был назначен ректором академии, и иеромонах Фаддей, поздравив его со вступлением в новую должность, которую он назвал «трудовой», написал ему в день Пасхи 3 апреля: «Встретили Светлый праздник и мы, обитающие в Смоленске. Мне казалось, что, бывало, в академии у нас лучше как-то служили в этот день. Здесь окончили без четверти три и утреню, и литургию. Песни канона не только не повторяли, но даже спели не сполна (если, например, три тропаря, то один выпускали); большею же частью кадили. Вина подобной неполноты торжественнейшего из богослужений вообще в немощности смоленского народа: все говорят здесь, что нельзя здесь подолгу служить, не привыкли, как в лавре и в скиту. <…> Предметы, на которые меня назначили, вообще мне не противны, так как естественная мудрость не только прежде привлекала меня, но и теперь не стала мне чуждой. Правда немало в них и сухих вещей, особенно в формальной логике или в методике, но, должно быть, без формального развития не обойтись желающему сознательно и отчетливо мыслить или преподавать. Все-таки предо мною не машины, а живые люди: а при этом условии даже преподавание формальных отвлеченностей может заключать в себе некоторое разнообразие.
6
Архимандрит Арсений (Стадницкий; 1862–1936). В 1880 году окончил Кишиневскую духовную семинарию, в 1885-м – Киевскую духовную академию. В 1895 году он был назначен инспектором Новгородской духовной семинарии и пострижен в монашество, в 1896 году рукоположен в сан иеромонаха и назначен ректором Новгородской духовной семинарии. В 1897 году назначен инспектором Московской духовной академии, в 1898-м – ректором академии. В 1899 году хиротонисан во епископа Волоколамского, викария Московской епархии. В 1903 году назначен на кафедру в Псков. С 1905 года состоял членом Учебного комитета при Святейшем Синоде, с 1906-го – присутствующим в Святейшем Синоде и председателем Учебного комитета. В 1907 году назначен архиепископом Новгородским и Старорусским и возведен в сан архиепископа. На Поместном Соборе Российской Православной Церкви 1917–1918 года был избран кандидатом на Патриарший престол. В 1917 году возведен в сан митрополита. В 1925–1926 годах находился в ссылке в городе Полторацке (Ашхабаде), в 1926–1936 годах – в городе Ташкенте. С 1927 года – постоянный член Временного Патриаршего Синода при заместителе Патриаршего Местоблюстителя митрополите Сергии (Страгородском). В 1933 году назначен митрополитом Ташкентским и Туркестанским.
С семинаристами более или менее познакомился, с предметами своими, конечно, очень мало: множество непосредственных учебных обязанностей (например, познакомиться с содержанием урока, – не просто понять, но и рассказать, чтобы быть в состоянии; затем сочинения, не любящие отлагательства, и другое) не дает возможности. Занятия по дидактике были не просто теоретическими, но главным образом практическими – состояли в разборе даваемых воспитанниками 6-го (а в Великом посту и 5-го) класса пробных уроков; конечно, при этом сообщались или учителем школы, или изредка мною (потому что мне приличнее соблюдать молчание ради незнания и неопытности) некоторые методические указания.
Живу я (как, быть может, Вы уже слышали) при архиерейском доме – по близости к епископу; почти каждый праздник назначают меня служить с преосвященным Никанором [(Каменским)]. Тяготею я и к семинарской церкви, но лучше для меня избирать путь повиновения, ибо в собственных избраниях нередко приходится раскаиваться, а относительно поручений – разве жалеть как о не зависящих от собственных желаний и избраний. <…> Ничего не знаю об оставленном у Вас (в академии) своем сочинении: вероятным представляется, что о нем так же не заботятся, как и я о нем теперь. У кого оно теперь? <…> Бывает, впрочем, что человек спит, посеянное же им – как не знает он – возрастает. Такова, быть может, и судьба будет моего сочинения».