– Покайся сын мой! Да, господин майор, ты, оказывается, либерал, то есть романтик, неужто, думаешь падет на колени и землю целовать будет.

Вряд ли.

– Да ведь мужик вроде умный, - не сдавался Воропаев.

– Слушай, умный, это точно, только пока он до главных вопросов доберется, мы тут все передохнем.

– Не знаю. Ничего не знаю. Дел по горло. Из зрячих в комитете один Заруков, вот и мечемся между солнцевскими и люберецкими. Кстати, парни попадаются ничего, как-то на фоне всего остального даже интеллигентные.

– А чего же ты поскромничал, назначил бы сразу себя генералиссимусом.

Воропаев тяжело посмотрел на пролетающие мимо джипы.

– Ты прав. Что майор, что генералисимус, один хрен. Ведь все одна видимость, а фактически у меня нет никакой власти, понимаешь? Все висит на одной неизвестности. Народ в недоумении, братва еще до конца не разобралась, что в натуре никакой власти нет, ведь она привыкла быть вне закона, и сходу так и поверить не может, что и закона никакого нет, да может и знает чего, но и сам подумай, куда ей двигаться, если все дозволено. Вот мы и играемся в прятки - никак друг дружку найти не можем... Но и мне, кроме блефа, ничего не остается, иначе - кранты нам всем.

– Ты его то видел?

– Да.

– И что думаешь, псих?

– Конечно псих. Говорит, управляет миром. Так, знаешь, как бы в шутку, а губы-то подрагивают. Следовательно, верит.

– Да не Кашпировский ли его фамилия?

– По манере очень напоминает. Та же железная уверенность, фразы строит безо всяких неопределенностей, без этой, понимаешь, нашей дребедени - будто, кажется, словно - безо всяких там сослагательных наклонений, просто от спинного мозга, как в гипнозе, четким, уверенным голосом, ну точно Кашпировский, только, на интеллектуальном уровне.

Доктор беспокойно теребил воропаевский рукав.

– Погоди, значит не слухи это, я думал - так, анекдот на фоне всеобщей разрухи. Ах ты, господи, то есть он сам себя считает режиссером, а мы как бы актеришки, в его спектакле, погоди, погоди, да остановись ты.

Воропаев притормозил у очередной Демидовской конструкции.

– Значит, система Станиславского.

– Бери выше.

– Автором?!
– воскликнул доктор и уперся в Самокопателя невидящим взглядом.

Потом, похлопав себя по внутреннему карману, уже с ожесточением, прошептал:

– Ничего, сдюжим.

– Эээ, чего там у тебя запрятано? Михаил Антонович, ну-ка покажи, не хочешь? Знаю, гиперболоид там у тебя, ты мне даже думать не смей, погляди нас всего-ничего на целую страну, а глубинка проснется, знаешь чего по утру бывает-то, с перепою в очень нехорошем настроении русский человек, с перепою просыпается, страшен бывает во гневе.

– Страшен мир, может быть, и вправду все это выдумка, фантазия, больной сон, я тебе говорил - давай проснемся.

– Плевать, сон не сон, это все философия, нужно свое дело делать. Вон Андрей вытравляет гиперболоид из паутины... Эх, жаль парня.

– Тьфу, ты, - в сердцах сплюнул доктор, - Чего ты прикидываешься простачком? Ну, а если он прав? Если он, этот Новый Человек, прав?

Воропаев серьезно посмотрел на доктора:

– А если даже и прав! Да пусть так, пусть мы не люди, а только персонажи, что же, свинством жить? Что же нам, остается одна логика да философия? Нет, Михаил Антонович, не только, чувствую должно быть что-то еще. Да и не наша эта философия. Самые подленькие открытия вовсе не в науке и технике с ихними бомбами, самые страшные открытия происходят в философии, потому что нельзя открыть новой морали для человека.

То есть открыть-то можно, и уж понаоткрывали, не приведи Господи...

как только не боятся, черти? Нет, не наша эта философия. Слышь, доктор, не русская.

– Неужели ж думаешь, есть русская?

– Обязательно, верю и знаю, только не эта математика, с Кантом, и Декартом, из А вытекает Вэ, а из Вэ вытекает Сэ. Нет уж, бросьте, господа, хрена, если человеку неудобно, то пусть никуда не вытекает, пусть уж лучше так совсем, остается, пусть вытекает, если не подло, а если подло - хрена!
– Воропаев почти кричал, как доктор тогда в ординаторской.

– А кто же будет определять, хреново или так себе?
– увлекся Михаил Антонович?

– Господь Бог!
– выдал Воропаев и сам удивился своим словам.

– Ну право...
– доктор замолчал.

– Иначе пустота, - уже более уверенно сказал Воропаев.

Доктор наконец заметил железного человека.

– Самокопатель, твоя идея?

– Нет, сам пожелал.

– Сам? Странно.

– Да, усмехнулся так, даже весело, и говорит: я знаю, у вас модель есть, я модели очень люблю, пусть по Москве стоят. Будет как сожжение статуи Будды.