Подтверждением того, что «подчинение» «лесных народов» было достаточно номинальным и не привело к созданию буферной зоны, надежно ограждающей от опасности западные области Главного юрта, в том числе защищавшей от вытесненных в Забалхашье меркитов и найманов, служит распоряжение Чингис-хана о выделении определенного воинского контингента для охраны границ в связи с развязанной им в 1211 году войной с империей Цзинь. Так, на время похода в Китай на западных рубежах своей державы Чингис-хан оставил Тохучар-нойона «охранять обозы и орды» [40, с. 177].

Таким образом, к 1211 году закончилась первая активная фаза действий центральноазиатских завоевателей на западе. Если бы не последовавшая через несколько лет полномасштабная экспансия, предпринятая монголами на этом направлении, их соприкосновение с башкирами, случившееся в 1207 году, так и осталось бы ординарным, не представляющим ровно ничего в мировой истории событием, коих не счесть за тысячелетия существования и взаимопроникновения кочевых культур. Однако прошло семь лет, и Чингис-хан, насытившись разграблением Северного Китая и оставив там для регулярного пополнения казны (путем все того же грабежа) значительное войско во главе с Мухали, вернулся в Монголию, в свою ставку Аваргу, что располагалась в верховьях Онона и Керулена, где на повестке дня всплыл вопрос о продолжении завоевания «Западного края» и уничтожении меркитов [16, с. 101]. По-видимому, именно тогда, на рубеже 1215–1216 годов, Чингис-хан окончательно сформулировал не терпящий обсуждений политический принцип, предопределивший судьбу огромных евразийских пространств от Алтая до Дуная, от Индийского океана до приполярных областей Сибири, — отныне эти земли рассматривались и в ближайшей, и в долгосрочной перспективе как предмет неминуемой агрессии с последующей аннексией. Обращает на себя внимание поразительная (тем более для XIII в.) информированность монголов о странах и народах, живших на этих землях, что четко отображено в «Сокровенном сказании» и в хронологическом плане относится к моменту окончания первого этапа войны в Китае. Эта осведомленность неоспоримо подтверждает наличие у монголов мощного разведывательного аппарата, активно занимавшегося «западным направлением» и имевшего, без всякого преувеличения, обширную сеть агентуры в сопредельных территориях.

В контексте рассматриваемой нами проблемы, касающейся непосредственно монголо-башкирского противостояния, весьма важным представляется тот факт, что башкиры впервые в истории выступают в качестве серьезного, полноправного субъекта международных отношений и определены в планах Чингис-хана, в отличие от сообщений ранних восточных авторов [8] , как реальные политические и военные противники, с коими следует считаться и от результатов схватки с которыми зависит успех в войнах за обладание не только восточной частью Дешт-и-Кипчака, но и Восточной и Центральной Европой. Рашид ад-Дин, тщательнейшим образом фиксировавший на страницах своего «Сборника летописей» сообщения о народах, странах и различных регионах Евразии, так или иначе связанных с монгольскими завоеваниями, несколько раз упоминает башкир. Самое же примечательное в том, что башкиры на страницах его сочинения фигурируют зачастую в одном перечне с Хитаем (Северным Китаем), Дешт-и-Кипчаком, областью русов (Русью), страной киргизов и келаров (под келарами подразумеваются Польша и Венгрия), арабскими племенами, Сирией, Египтом, Марокко (Магрибом) [39, с. 47, 73, 103, 160]… Информация, предоставленная Рашид ад-Дином, впрочем, как и свидетельства о башкирах в «Сокровенном сказании», подтверждает, что с определенного момента такой великий прагматик, как Чингис-хан, во главу угла своей внешней политики на западе поставил подчинение башкир, наряду не только с кочевыми народами (кипчаками, канглами, огузами…), но и такими мощными государствами, как Русь или Волжская Булгария [27, с. 188, 189]. Исходя из этого следует еще раз акцентировать внимание на том, что к началу XIII века башкирские племена, несмотря на разобщенность, представляли собой грозную силу, не считаться с которой, а следовательно, и обойти ее стороной, монголы не могли.

В 1216 году произошли знаковые события, во многом предопределившие на несколько столетий вперед судьбу десятков народов и стран «Западного края», — начался новый этап полномасштабной экспансии монголов в этом направлении. В тот год — «год быка» — против хори-туматов [9] , скорее всего, признавших власть монгольского каана еще во времена похода Джучи, но теперь «восставших», Чингис-ханом был направлен Борохул-нойон. Однако миссия Борохула окончилась неудачей, а сам он, попав в засаду, погиб [27, с. 175; 40, с. 178]. Это, в свою очередь, не только повлекло за собой гнев Чингис-хана и желание отомстить за гибель старого соратника, но и послужило поводом для дальнейшего усиления монгольского присутствия в регионе, подразумевавшего неизбежное в этом случае давление на запад. Давление это проистекало двумя потоками. Одна часть монгольских войск, ведомая Дорбо-Дакшином, а затем и царевичем Джучи, карающей десницей обрушилась на хори-туматов и киргизов, другая, основная их группировка, согласно стратегическим замыслам монгольского повелителя направлялась в глубокий рейд в Дешт-и-Кипчак под благовидным предлогом наказания «зловредных мэргэдов». О важности планируемого похода свидетельствует проведение общего сбора монгольских военачальников и обсуждение на нем деталей предстоящей кампании.

Чингис-хан «собрал всех полководцев в Черном лесу на реке Тола и спросил: "Кто именно сможет пойти для меня карательным походом на меркитов?" Субэдэй попросил поручение себе, государь укрепился [в своем решении] и разрешил это» [18, с. 226]. Действительно, уничтожение меркитов, как подчеркивалось выше, являлось принципиальным для Чингис-хана мероприятием, но важно (и это в полной мере подтвердят события ближайших лет), что поход против своих давних врагов великий каан прежде всего увязывал с готовившимся им вторжением в Государство хорезмшахов, во владения кара-киданей (Си Ляо), а также захватом степного пространства вплоть до Яика [10] и покорением населявших его канглов, кимаков, огузов, кипчаков и башкир. Основные джайляу последних находились в пределах Южного Урала, однако, как известно, их племена вольны были кочевать и в Зауралье, и в Западной Сибири, и по северным областям Дешта, а следовательно, подпадали под готовившийся удар.

Весьма символично и то, что ответственным за предстоящее предприятие Чингис-хан назначил своего «свирепого пса» Субэдэй-багатура и не ошибся в выборе, тем более что тот уже несколько раз наведывался за Тарбагатайский перевал, участвуя в операциях по нейтрализации найманского царевича Кучулука и уничтожению меркитского вождя Тохтоа-бека.

Недаром Г. А. Федоров-Давыдов отмечал, что с определенного момента «…Субедей-Бахадур стал в среде монгольских военачальников настоящим "специалистом" по западным походам: без него не обходилась ни одна военная акция монголов против западных народностей» [46, с. 231]. Я не зря акцентирую внимание на личности Субэдэя, и даже не потому, что во многом, именно благодаря ему — ярчайшему представителю своего жестокого века, оставившему о себе печальную память как о беспощадном завоевателе в разных частях Евразии, от Венгрии до Китая, — на полях сражений была обеспечена слава монгольского оружия. Главная причина в том, что его деятельность как полководца и дипломата являлась «основополагающим стержнем всех мероприятий, проводимых завоевателями и направленных на утверждение политического господства в этой части континента (в данном случае Волго-Уральского региона. — В.З.)» [15, с. 159]. В рамках рассматриваемой темы — противостояния монголов и башкир — важно особо подчеркнуть, что при непосредственном участии Субэдэя это противостояние проистекало на протяжении более чем полутора десятков лет и именно Субэдэем в конце концов была поставлена последняя точка в этом конфликте.

Сразу же после распоряжений Чингис-хана Субэдэй направился со своим туменом на запад, в район хребта Тарбагатай, в местность, хорошо ему знакомую по прежним походам. Там он начал тщательную подготовку к предстоящей войне. Особое внимание уделялось внезапности нападения. Меркиты-«грешники» спокойно зимовали по другую сторону гор, до последней минуты не подозревая, что их ожидает. А Субэдэй «выбрал помощником полководца Алчу и назначил [его] в авангард с сотней людей, чтобы рассмотреть его достоинства и недостатки [в деле], он дал наставление Алчу, сказав так: "Ты, когда будешь останавливаться на ночлег, обязательно держи детскую утварь наготове, чтобы, уходя, оставить ее — пусть будет похоже на то, как будто [вы] убегаете, захватив с собой семьи"» [18, с. 226]. Алча, как только появилась возможность, перешел перевал и начал выполнять нерыцарское поручение своего темника. «Субэдэй же двигался вслед [за ним]» [18, с. 226], помня уже о наказе Чингис-хана, данном ему когда-то, «подкрадывайтесь, как крадется ревнивая супруга» [13, с. 196]. Алча отлично справился с поставленной задачей, ловушка сработала. Меркиты, увлеченные преследованием «мирного» обока, попали под удар полнокровного монгольского тумена, «оказались не готовыми [к нападению]» [18, с. 226] и, понеся определенные потери, начали уходить на запад вдоль северного берега озера Балхаш. Куду, их вождь, был очень опытным степным военачальником, знавшим все приемы ведения войны на открытых пространствах. Отступая, он собирал силы для новой схватки с корпусом Субэдэя уже на равных, но просчитался. Чингис-хан усилил Субэдэя за счет отправки к нему Тохучар-нойона [39, с. 177], ведущего к месту действия еще один тумен. Таким образом, после соединения двух корпусов в распоряжении каждого из монгольских полководцев имелось по полнокровному тумену воинов, а значит, в Деште появилась прошедшая горнило войны с Цзинь армия [11] , способная решать не только тактические, как разгром меркитов, но и стратегические задачи — захват степных пространств, примыкавших с севера к Государству хорезмшахов и превращавшихся отныне в очередной плацдарм для осуществления дальнейших агрессивных замыслов Чингис-хана, направленных в том числе против народов Поволжско-Уральского региона.

Тем временем «Субэдэй с большим войском дошел до реки Чам, встретился с меркитами, в одном сражении захватил двух их полководцев и полностью пленил их войско. Владетель обока Худу бежал к кипчакам» [18, с. 227]. Вот так очень кратко составители «Юань ши» повествуют о сражении у реки Чам, которую «комментаторы ЮШ [12] считают… притоком реки Сары-су, протекающим юго-восточнее г. Джезказган в Казахстане» [18, с. 227] [13] . Да, сообщение очень краткое, но за ним можно увидеть многое. В нем говорится, что Субэдэй «пленил их войско» — не уничтожил, не перебил, а пленил. Это, в свою очередь, означает, что установка Чингис-хана на уничтожение меркитов касалась в основном правящей верхушки этого племени, а простые араты предназначались для рассеивания по всей империи. Пройдет немного времени, и их раскидают по разным сотням, тысячам, туменам, одним словом, консолидируют, сделают полноправными членами орды Чингиса, по приказу которого они будут готовы идти и в огонь и в воду [14] . Помимо прочего (а это было весьма актуально в условиях оторванности монгольских туменов от метрополии), возможная милость в отношении пленных являлась еще и неким посланием, адресованным номадам, кочевавшим дальше на закат солнца (как известно, вести в Степи опережают ветер!), посланием победителя, способного на добродушие, если вообще этот термин применим в отношении центральноазиатских завоевателей. Не секрет, что в 1233 году в Китае (провинция Хэнань) по приказу того же Субэдэя, которому тогда по праву сильного незачем было заигрывать с императором Цзинь, после разгрома чжурчжэньских войск у хребта Хунлунган «было отрублено 10 000 голов» [18, с. 230, 288]. Но здесь-то, в Деште, политическая целесообразность пока еще подсказывала путь увещеваний и уговоров, склонявших степняков покориться воле монгольского каана, а потому — меркиты меркитами, а вот кипчаки, огузы или башкиры… Надо полагать, им только предстояло сделать выбор — с кем они или против кого…