В отличие от местностей, центром которых был Хорезм, Южный Урал в конце 1210-х годов (1216–1218) оказался непосредственно в сфере интересов монгольских завоевателей, но говорить о какой бы то ни было открытой конфронтации между сторонами или тем более — попытке прямого подчинения башкирских племен власти Чингис-хана не приходится. Стороны пока что присматривались друг к другу, ведь впереди была война, война без начала и конца.

После того как в 1218 году Джэбэ во главе двух туменов уничтожил эфемерное государство Кучулука, возникшее буквально несколькими годами раньше (в 1210 году) на месте кара-киданьской державы Си Ляо (Западное Ляо), путь монголам в Среднюю Азию был открыт. Чингис-хан, мастерски используя в оправдание своей агрессии «отрарский инцидент» и уничтожение Мухаммедом его послов, обрушился всей мощью более чем 150-тысячного войска на Государство хорезмшахов [49, с. 317; 34, с. 123]. В апреле 1219 года монгольский каан выступил из Главного юрта и, миновав Прииртышье и Семиречье, уже в сентябре осадил Отрар. Началось чудовищное по жестокости вторжение завоевателей в Среднюю Азию, Афганистан и Персию. Затем, разделив армию на четыре части, начавших планомерно «осваивать» богатейшие хорезмийские оазисы, Чингис-хан с главными силами устремился на юг, к Бухаре и Самарканду, которые пали в марте 1220 года. Одновременно, выполняя насущные задачи, он отдал распоряжения Субэдэю, Джебэ и Тохучару настичь и уничтожить хорезмшаха Мухаммеда. Однако триада монгольских полководцев распалась: Тохучар решением Чингис-хана вскоре был отстранен и разжалован за разграбление нескольких уже признавших власть монгольского каана городов [27, с. 187]. В отличие от своего неудачливого сотоварища, Субэдэй и Джебэ продолжили поход, совершив так называемый «Великий рейд», или «Великий набег», — военную кампанию, которая длилась до 1223 года и, по мнению Лео де Хартога, «стала одной из самых замечательных операций в мировой истории» [48, с. 145–146], которая, уже по мнению Е. Н. Черных, «…и по сей день поражает наше воображение стремительностью и фантастическими успехами» [50, с. 62].

Великий рейд, первоначально планировавшийся Чингис-ханом в качестве акции по устранению Мухаммеда, уже на начальном этапе выявил абсолютное военное превосходство монголов над своими противниками. Это превосходство подкреплялось к тому же талантом военачальников, ведущих боевые действия и одерживающих регулярные победы в условиях автономности и оторванности от главных сил и решавших вопросы по снабжению войск и продовольствием, и рекрутами самостоятельно. Скорее всего, учитывая еще и удачно складывавшуюся ситуацию на основных «фронтах» «сартаульской» кампании [25] , Чингис-хан счел возможным усложнить задачу Субэдэю и Джэбэ, отправив их после уничтожения хорезмшаха Мухаммеда [26] еще дальше на север, в пределы Восточной Европы, с целью проведения глубокой стратегической разведки. В «Сокровенном сказании» запечатлено следующее распоряжение великого каана: «А Субеетай-Баатура… он отправил в поход на север, повелевая дойти до одиннадцати стран и народов, как то: канлин, кибчаут, бачжигит, оросут, мачжарат, асут, сасут, саркесут, кешимир, болар, рарал (Лалат), перейти через многоводные реки Идил и Аях, а также дойти и до самого города Кивамен-кермен. С таким повелением он отправил в поход Субеетай-Баатура» [27, с. 188–189].

Очевидно, что уже в 1220 году Чингис-хан сформулировал концепцию будущего подчинения Восточной и Центральной Европы власти монгольских каанов и обозначил как цель предстоящей агрессии, наряду с русскими, мадьярами (венграми), кипчаками (половцами), канглами, булгарами, аланами, черкесами и осетинами, башкир. В его повелении не только делался акцент на обозначение стран и народов, до которых необходимо «дойти», но и указывались реальные географические названия, в частности реки Идил (Итиль), ассоциирующиеся не только с Волгой, но и со всем Волго-Камьем (включая Ак-Идель — Белую), и Аях, Яик. Эти на первый взгляд не такие уж и яркие свидетельства тем не менее являются очередным красноречивым подтверждением того, что башкиры играли определенную и весьма весомую роль в качестве независимого политического игрока в Поволжском и Предуральском регионах, «посещение» которого монгольскими войсками автоматически подразумевало столкновение сторон.

Обстоятельства Великого рейда весьма обширны, и мы не ставим задачи даже краткого его описания. Стоит лишь заметить, что протяженность маршрута монгольского войска, «стартовавшего из бассейна Зеравшана в Средней Азии, вплоть до возвращения к исходной области вряд ли может быть короче 12–13 тысяч километров» [50, с. 65], а по итогам многочисленных побед, одержанных монголами над грузинами, кипчаками, аланами, русскими, была предопределена участь всех без исключения народов Восточной Европы, и участь эта была незавидна. Воздавая должное Чингис-хану, Субэдэю и Джэбэ как гениям войны, нельзя ни на мгновение забывать о том, что никаких «эликсиров жизни» завоеванным народам они не несли. Недаром, напутствуя своих полководцев, коих Сказитель иначе как «свирепыми» или «бешеными псами» не называет, упоминая, что «мясо людское — походный их харч, мясо людское в дни сечи едят» [27, с. 147], Чингис-хан сказал: «Каждого, кто будет дышать неповиновением и противодействием, уничтожьте!» [40, с. 209]. «Свирепые псы» исправно выполняли распоряжения своего повелителя, пройдясь огнем и мечом вначале по Закавказью, а затем и кипчакским степям. После победы на Калке, когда монголами была уничтожена огромная русско-половецкая рать, и краткосрочного набега в приграничные области Южной Руси, завоеватели, войско которых изрядно поредело, направились на северо-восток в сторону Волжской Булгарии. Там, согласно главенствующей версии о происходивших тогда событиях, поздней осенью непобедимые доселе Субэдэй и Джэбэ, встретив ожесточенный отпор, были вынуждены ретироваться в низовья Итиля, а затем и в ставку Чингис-хана. Однако так ли оно было на самом деле и возможна ли альтернатива «антимонгольской» версии, следует разобраться.

На протяжении многих десятилетий столкновение монголов и булгар трактуется на основании сочинения Ибн ал-Асира, из которого явствует, что непобедимые доселе Субэдэй и Джэбэ потерпели тогда полное поражение. «Татары… направились в Булгар. Когда жители Булгара услышали о приближении их к ним, они в нескольких местах устроили засады, выступили против них [татар], встретились с ними и, заманив их до тех пор, пока они зашли за место засад, напали на них с тыла, так что они [татары] остались в середине; поял их меч со всех сторон, перебито их множество и уцелели из них только немногие. Говорят, что их было до 4 000 человек. Отправились они [оттуда] в Саксин, возвращаясь к своему царю Чингис-хану, и освободилась от них земля Кипчакская; кто из них спасся, тот вернулся в свою землю» [17, с. 27]. Это достаточно небольшое сообщение ал-Асира стало фундаментом научных изысканий, касающихся противостояния монголов и булгар в 1223 году.

Не существует практически ни одного узконаправленного исследования, в котором была бы совершена попытка критически разобраться с происходившими тогда событиями, напротив, ученое сообщество как будто соревнуется в определении степени неудачности для монголов столкновения с булгарами. Так, С. А. Плетнева пишет: «…победы (над русскими и кипчаками. — В.З.) вскружили голову Субедею», но затем, когда завоеватели вторглись в пределы Волжской Булгарии, «…в результате поражения множество монголов были перебито… небольшой отряд (монголов. — В.3.) поспешно спустился по Волге к Саксину…» [36, с. 174]. У В. В. Каргалова мы читаем: «…монгольское войско… направилось в Волжскую Булгарию, но потерпело там серьезное поражение» [25, с. 111]. А. Г. Мухамалиев: «Разгромившая русские и половецкие войска ударная армия Чингис-хана под командованием известного полководца Субедея [27] во время первого похода монголов (против Волжской Булгарии. — В.З.) попала под Пензой (на берегах реки Суры. — А.М.) в засаду и полностью была уничтожена булгарской конницей» [30, с. 107]. Подобных извлечений можно привести множество. Все они, учитывая высокий академический стиль авторов, выглядят достаточно убедительно и вкупе в сотни раз превосходят объем первоисточника, из которого, собственно, и проистекают все поздние «размышления». Но существует некая черта, за которую уважаемые ученые почему-то не переступают, а стоило бы! Необходимо уяснить, когда и при каких обстоятельствах Ибн ал-Асир создавал свое замечательное, глубоко эмоциональное произведение — летопись, наполненную болью за постигший тогдашний цивилизованный мир (неважно, мусульманский или христианский!) погром.

Итак, «Иззеддин Абульхасан Эльджери, известный более под именем Ибн ал-Асир, родился в 1160 году в Месопотамии, в городе Джезире-Ибномар, умер в 1233 году в Мосуле, где он довольно долго состоял на службе при тамошнем атабеке Нуреддине Арсланшахе, а последние годы, кажется, исключительно занимался научными трудами» [17, с. 11]. По всему видно, и это очень важно, что Ибн ал-Асир являлся современником происходивших тогда событий. Еще важнее, что он практически проживал в «прифронтовом» городе Мосуле именно во времена действия туменов Субэдэя и Джэбэ в непосредственной близости от него — в Иране и Закавказье. Известно, что Ибн ал-Асир общался с очевидцами кровавой бани, которую там устроили «свирепые псы», а потому, как у всякого адекватного человека, у него возникли прямые опасения, что монгольские полководцы, которым «мясо людское в харч», рано или поздно доскачут и до Мосула. Действительно, весной 1221 года завоеватели, захватив Мерагу, двинулись на Ирбил, располагавшийся всего лишь в ста километрах от Мосула. Ибн ал-Асир записал по этому поводу следующее: «…дошел слух об этом до нас в Моссуль; перепугались мы до такой степени, что некоторые решились выселиться, страшась меча» [17, с. 22]. Но то ли молитвы повергнутых в ужас горожан, то ли распоряжения Чингис-хана, не планировавшего конфронтации с Багдадским халифатом, сохранили Мосул в неприкосновенности. Субэдэй и Джэбэ повернули вначале на Хамадан, а затем и дальше на север. Побывав на краю неизбежной гибели и представляя свой страшный конец, население северной Месопотамии пребывало, конечно же, в состоянии эйфории от пожалованной Всевышним милости, так как беда, исходящая от «некоего народа», их миновала. Монголы уходили, но что могли пожелать им вослед счастливо выжившие? Конечно же, гибели, смерти, причем смерти позорной. Поэтому информация о неудачных действиях монголов в Среднем Поволжье в 1223 году, оказавшаяся через определенное время в руках Ибн ал-Асира, получила в его летописи должную оценку. Оценку побежденного. Но разве подобное изложение материала может быть объективным? Разве не хотелось даже такому скрупулезному в своих сочинениях Ибн ал-Асиру увидеть безжалостных злодеев-завоевателей поверженными? Ему захотелось, и он увидел…