Он сразу замечает нас и вскидывает копьё.

– Стреляйте! – кричит характерник. – Не дайте ему метнуть посох.

Револьвер сам прыгает мне в руки. Не надо целится, я действую на автомате. Наживаю на спусковой крючок, чувствую лёгкую отдачу. Ствол изрыгает сноп пламени.

Я знаю, что попал, с такого расстояния просто невозможно промахнуться, однако монаху всё нипочём. На его лице появляется хищная усмешка.

Стреляю второй раз, потом третий, рядом палит из карабина Лукашин-старший, но всё бестолку.

Серебряные пули демона не берут. Он снова поднимает копьё.

И тут проявляется особенный дар моремана.

Он что-то произносит и топает ногой. И сразу же из этого места начинает бить ручей.

Вода окружает демона. Тот перестаёт ухмыляться, теперь на его лице растерянность.

– Эта тварь боится проточной воды! – довольно потирает ладоши Жалдырин.

Бух! Неподалёку осыпается каменная кладка, пыль ещё не успевает осесть, как сквозь дыру не выходят – вылетают Николов со спутниками.

Особист что-то кричит демону на японском.

– Ты проиграл. Я предвидел твою хитрость, - приходит мне на помощь характерник, оказавшийся ещё и полиглотом.

Тут происходит нечто, заставившее меня открыть рот от изумления. Демон испаряется, оставляя бумажный фонарь на бамбуковом шесте и копьё.

– Обалдеть! – произношу я и тянусь к трофеям.

– Нет! – в один голос кричат Николов и характерник, но уже поздно: я коснулся одного из предметов.

– Ну, вашбродь, держись! – недовольно качает головой Лукашин-старший. – Сейчас начнётся!

Некогда уточнять, что именно, поскольку на это уже не остаётся времени. Начинает творится нечто невообразимое. Фонарь на бамбуковом шесте охватывает рыжее пламя, а когда оно гаснет, я вижу пред собой существо, чем-то смахивающее на огненного цвета лисицу.

– Дзинко! – бормочет Тимофей. – Лиса-оборотень.

Копьё обращается в что-то неописуемое, на наших глазах появляется монстр в виде гигантского паука-быка-тигра с лицом человека.

– Цитигумо! – ахает Тимофей, очевидно, хорошо знающий местный бестиарий.

Я вскидываю револьвер, целясь в Дзинко, но меня останавливает Лукашин-младший.

– Погодьте, вашбродь. Дозвольте мне с этой рыжей бестией потягаться! – весело кричит он.

Дотоле трансформацию оборотня мне приходилось видеть только в голливудских фильмах, но одно дело, когда смотришь кино, и совсем другое, как это происходит у тебя на виду в реальной жизни.

Сначала тело Фёдора вытянулось, запузырилось мускулами, в клочья разрывая одежду, лицо исказилось, нос подался вперёд, всё тело мгновенно заросло шерстью, вместо рук образовались лапы с огромными когтями.

Оборотень опустился на четвереньки, поднял морду и, раскрыв пасть, бросился на Дзинко.

И тут же резкий толчок сваливает меня с ног, это Тимофей успевает оттолкнуть меня от разошедшегося не на шутку Цитигумо. Выясняется, что и этой твари плевать на пули из серебра. Они отскакивают от него как горох от стенки.

Что-то ожигает мой бок. Я опускаю взгляд и понимаю, что это ножны от клинка, который чуть ли не раскалился.

Обнажаю шашку и вижу как на ней проступает загадочный узор. Готов поклясться чем угодно – прежде его на лезвии не было.

Ни Николов, ни морячок-кудесник, ни казак-характерник с вампиром не могут ничего поделать с разъярённым Цитигумо.

– Умри, сволочь! – кричу я и с шашкой наперевес кидаюсь на монстра.

Тот раздражённо отмахивается лапой, клинок касается её и к моему огромному удивлению сносит твари конечность.

– Убейте гада! – кричит Николов.

Ободрённый, набрасываюсь на страшное порождение магии с утроенной силой. Каждый мой удар причиняет чудовищу боль, хлещет кровь, ещё немного и она покрывает меня с ног до головы.

Чем больше наношу ран твари, тем слабее и неповоротливее оно становится. Наконец, мне удаётся подрубить ей последние лапы, свалить на землю. Взметнув клинок, обрушиваю его на шею Цитигумо, чтобы отделить башку от туловища.

Мне это удаётся, правда, не с первого удара. Чувствую себя мясником.

Тварь издыхает, я облегчённо вытираю пот, размазав чужую кровь по лицу, и убираю клинок в ножны.

Неподалёку валится Дзинко, его горло разорвано, из него хлещет бурая жижа.

Оборотень-медведь встаёт на дыбы и начинает бить себя по груди и издавать трубный крик. А потом… потом перед нами появляется прежний казак Лукашин, правда, из одежды на нём практически ничего нет, кроме лоскутков ткани.