Я продержалась некоторое время, прежде чем взять iPad с кровати и приготовилась встретиться лицом к лицу со своим прошлым. Воздух в комнате был прохладным, мое платье все еще оставалось на месте с тех пор, как я вернулась сюда, не желая переодеваться в удобные треники, которые мне принесла горничная. Я хотела держаться за каждую вещь, которая связывала меня с Николи, но содержимое этого iPad могло пошатнуть основы всего этого. И все же… я должна была знать. Как бы я ни боялась правды, было ясно, что я больше не могу от нее прятаться. И посмотреть на это не означало, что я изменюсь. Это просто означало, что я наконец получу ответы на некоторые вопросы, которых так жаждала во время пребывания в плену.

Я щелкнула на значок фотоальбома, и мое дыхание участилось, когда я нашла альбом, посвященный дню нашей свадьбы. У меня было так много вопросов, пока я листала фотографии, ища кого-нибудь, кто был бы похож на меня. Мать, отец, сестра, двоюродный брат. Кто-нибудь. Но была ли я в родстве с кем-то из этих людей, я не могла сказать.

В голове промелькнула знакомая картина: восьмиярусный свадебный торт, а затем мы вдвоем разрезаем его. Я улыбалась, казалась счастливой. И когда я проводила пальцами по изображению своего лица, я почти могла вспомнить вкус того торта. Ванильный с клубничной начинкой. На следующем снимке у меня защемило сердце, когда я обнаружила, что мои руки обвивают широкие плечи Рамона, а его рот прижимается к моему. Мы выглядели как типичная пара, влюбленная в день свадьбы. Как бы я ни старалась найти изъяны в идеальных снимках, я не могла найти ни одного. Я не хмурила брови, когда он не смотрел, не было ни намека на беспокойство или тревогу. Как ни ужасно было это признавать, но похоже, что когда-то я была очень сильно влюблена в Рамона Эрнандеса. Либо это так, либо я была лучшей актрисой, чем предполагала.

В дверь тихонько постучали, я бросила iPad обратно на кровать, не желая признавать, что уступила, и начала просматривать фотографии.

— Дорогая, можно войти? — спросил Рамон.

Я ничего не ответила, у меня не было слов для него, как и каждый раз, когда он приходил, и он толкнул дверь, просунув голову. — Это ничего?

Я сжала челюсть, затем пожала плечами, переведя взгляд на стену рядом со мной.

— Я бы хотел поговорить… объясниться, — он провел рукой по гладкому блеску своей головы, усевшись на кровать и глядя на меня на полу. — Я знаю, что ты считаешь Ромеро своими друзьями…

Я яростно посмотрела на него, давая ему возможность закончить фразу.

— И, возможно, они заботились о тебе, — он тут же сменил тон, и напряжение в моих плечах ослабло. — Но ты принадлежишь мне. Я никогда не прекращал искать тебя, любовь моя. Каждый полицейский в Синнер-Бэй разыскивал тебя, твое лицо было во всех газетах, — он схватился за грудь, словно у него болело сердце. — А теперь я нашел тебя, а ты меня не помнишь, — сказал он с болью в голосе, которая разрушила мои барьеры. Он вздохнул, уронив голову на руки. — И я вижу эти шрамы на тебе и удивляюсь… черт, моя дорогая, я не могу перестать представлять, с чем ты столкнулась на протяжении всего этого времени.

Я молчала, мой взгляд упал на шрам на руке в форме креста. Я провела по нему пальцем, вспоминая лезвие, которое Квентин вонзил в меня, и крик, от которого у меня перехватило горло. Если бы я потеряла Николи и нашла его снова спустя месяцы, изрезанного и израненного, ничего не помнящего обо мне, не желающего вспоминать обо мне… какая это была бы ужасная судьба.

Я посмотрела на Рамона с замиранием сердца в груди, когда он поднял голову от своих рук.

— Могу ли я что-нибудь сделать, чтобы ты поговорила со мной? Ты действительно так сердишься на меня, дорогая? — умолял он, его голос был грубым от горя.

Слезы обожгли мои глаза. Я ненавидела быть кем-то для этого человека. Я ненавидела, что причиняю ему боль, что он страдал все это время, а я ничего о нем не знала. Но я также не могла дать ему то, в чем он нуждался, чтобы исцелиться. Человека, который носил его обручальное кольцо, который озорно улыбался ему в день свадьбы, который слизывал ванильную глазурь с ее пальцев… больше нет. Она была гусеницей, а я — бабочкой. В своей основе мы были одним и тем же существом, но не были похожи друг на друга. Глядя на каждого из них, невозможно было понять, что они родственники.

— Этот человек… Николи, он… обижал тебя? — прорычал он.

Я яростно покачала головой, и он кивнул, похоже, принимая это.

— Ты, кажется, очень привязана к нему, — сказал он, его голос немного дрогнул, и я кивнула, мои глаза наполнились слезами. Слезами из-за Рамона, из-за меня, из-за всего, что было потеряно между нами и что я никогда не смогу узнать снова. Мое горло разжалось, и я была благодарна, когда слова пришли ко мне на язык.

— Прости, — прошептала я, и его глаза расширились, когда он соскользнул с кровати и опустился передо мной на колени в своих брюках от прекрасного костюма.

— Тебе не за что извиняться. Прости, что не нашел тебя, прости, что тебя похитили… ты помнишь ту ночь, моя дорогая?

Я покачала головой, мой интерес разгорелся, когда он придвинулся немного ближе, но не настолько, чтобы дотронуться до меня.

— Они ворвались в дом и похитили тебя у меня. Пятеро мужчин, — прорычал он с ненавистью в голосе. — Это было до того, как я усилил охрану моего дома — нашего дома, — быстро исправился он. — Они избили меня до крови и выкрали тебя из моих рук.