Шрифт:
Эрес собрался в районный центр за запчастями. С ним вызвалась ехать Долаана.
— Мне очень-очень надо, — попросила она, виновато подняв глаза, — у меня отгул за двойную смену.
«Вот чудачка, — подумал Эрес, — неужто думает, что ревную к сыну: ведь ради него рвется». Долаана, словно поняв его мысли, сказала, насупясь:
— Неизвестно, когда еще удастся съездить.
— О чем разговор? Конечно, езжай.
Рано утром они выехали. Долгое время молчали. В кузове трясло, и Эрес, обняв ее, заставил сесть поудобней.
— Зайдем к маме, — вдруг сказала Долаана.
Эрес растерялся.
— А удобно?
— Мама все знает. Я еще тогда письмо написала...
...Двухкомнатный домик стоял на берегу Улуг-Хема. Небольшая зеленая ограда, клумбы с цветами.
Открыв калитку, Эрес увидел на огороде пожилую женщину, поливающую овощи.
— Мама, — шепнула Долаана.
Старуха, увидев дочь с незнакомым человеком, поставила на землю лейку, вытерла руки о фартук и пошла навстречу.
После объятий и поцелуев Долаана сказала, не отпуская материнской руки:
— Это наш бригадир. — Запнулась и смущенно добавила: — Тот самый, Эрес, я тебе писала.
Женщина кивнула. С ног до головы оглядела Эреса, удовлетворенно отметила про себя густую шевелюру, хороший рост.
— Я вам рада. Пойдемте, пойдемте, дети, в дом.
— Ну, как Коля? — спрашивала на ходу раскрасневшаяся Долаана.
— Да как? Жалуется, что редко приезжаешь. Балуется с детишками у реки, боюсь... Хорошо, днем в садике.
Эрес мучительно искал слова, чтобы поддержать разговор, и не находил. По-прежнему спасала Долаана.
— Чем занимается наш дядя, мама?
— Дядя твой тоже покой потерял, по суткам в поле. Ездит с этой, как ее... автолавкой. Вот уже неделю носа не кажет.
— Да, сейчас горячая пора. Всем некогда.
В комнате было чисто, прохладно. Буфет, белоснежные кровати — большая и маленькая — Колина, стол, печь за занавеской.
— Жарковато, наверное, теперь топить, — нашелся наконец Эрес. — Надо бы сложить плиту во дворе.
— То-то и оно, — обрадовалась женщина. — Ладно уж, дядя обещал. А вы отдохните. Я там кирпичи сложила, на них — противень, так и стряпаю. Присаживайтесь, я сейчас...
Мать принесла еду. Стали пить чай. Будущая теща Эресу понравилась. В ней чувствовалось достоинство и прямодушие. На вид ей было под шестьдесят, но держалась бодро. Подвижность ее, блеск глаз как-то не вязались с густой сединой.
Долаане не елось, не пилось. Она прислушивалась к каждому стуку, шороху за окном.
— Мам, я все-таки пойду, не ждать же до вечера. А ты, — обернулась к Эресу, — останься, отдохни...
Голос ее звучал нетвердо. Эрес понял.
— Нет уж, с Колей я тоже должен встретиться.
Долаана метнула на него просиявший взгляд.
По дороге она сказала Эресу, прикусив губу:
— Видишь, какая я, с сыном...
— Перестань, мы будем ходить с ним на рыбалку.
Щеки Долааны вспыхнули счастливым румянцем.
— Если ты разрешишь, пусть он носит мою фамилию. Пока. Ничего ему говорить не нужно. Подрастет — все сам узнает.
Они подошли к зданию детсада в тот момент, когда малыши собрались идти на прогулку. Они были похожи на ягнят, которых выпустили к овцам: шумели, взвизгивали, колобродили.
Коля еще издали заметил мать и с криком «Мама!» побежал навстречу. Обнял ее, повис на шее. Заметив человека в поношенной военной форме, удивленно перевел взгляд с Эреса на мать.
— Это кто, мам?
Долаана отвернулась.
— Мама, это мой папа, да? — тихо спросил Коля и вдруг закричал: — Па-па-а-а!!!
Подпрыгнул, вытягивая ручонки.
Эрес не раз думал о том, какой будет встреча, но сейчас, когда мальчик протянул ручонки, подхватил его, прижал к груди.
Коля, крепко держась за его шею, по-мальчишески сбивчиво частил:
— Я так долго тебя ждал, ждал. Почему ты не приходил? И мама ждала...
У Эреса перехватило в горле.
— В армии такой порядок, сынок, — сказал он по возможности твердо, — служить надо долго.
— А ребята меня обзывают сурас [24] , — пожаловался Коля и внимательно посмотрел на стоявшую бочком Долаану. — Ма, почему ты плачешь? Помнишь, я спросил тебя: где отец, а ты сказала, что скоро вернется, и тоже, как сейчас, заплакала. Почему? Я ведь не плакал. Нельзя плакать, когда рядом папа.
24
Сурас — безотцовщина.