Николай жаждал увидеть исторгающие лаву вулканы, похожие на моря озера, очерчивающие пересекающий экватор под прямым углом, буквально ширящийся на глазах контур громадного африканского рифтового разлома и населенную стройными масаями саванну.

После работы разошлись в стороны стеклянные двери громадного торгово-развлекательного центра, и Николай погрузился в атмосферу горячо любимого со школьной скамьи спорта с пятидесятиметровым бассейном, сауной и залами, наполненными гремящими стальными машинами, за рычаги которых держалось множество рук. Вокруг двигались мужчины всех возрастов и весовых категорий, многие из которых обладали развитой мускулатурой, и женщины, внимательно посматривающие на ручные браслеты, отображающие удары сердца и расход калорий. Вдоль кромки бассейна прохаживались зримые женские образы, способные послужить моделями Праксителю и Микеланджело. Всякий раз, вынырнув из воды цвета ультрамарина, Николай с изумленным восторгом отдавал должное их совершенству, заключающему в себе сверхъестественную притягательность.

В одном из углов каждодневного феерического праздника жизни располагался вознесенный на метр боксерский ринг, где, сосредоточенно смотря исподлобья, два десятка здоровых мужчин, натужно дыша, скакали, нанося и отражая хлесткие удары. Центром подвижного сообщества являлся представляющий Африку крепко сбитый черный тренер с круглой улыбающейся головой с монголоидными чертами и каменным телом, зримый Адам, в чем скоро убедится Николай.

Однажды, проходя мимо ринга, Николай невольно обратил внимание на девушку, вставшую в пару с мастером. Ее перехваченный на затылке длинный черный хвост и челка на пол-лица, а особенно необыкновенные подвижные глаза – все это мгновенно привлекло внимание Николая. Девушка, прыжками подобравшись к благодушному Голиафу, обеими руками наносила ему удары снизу, одновременно уворачиваясь от перчаток противника, молниеносно отклоняя голову влево и вправо, закручивая вихрем вокруг головы хвост и челку. Девичья брутальность завораживала необыкновенным очарованием первобытной звериной реальности.

– Боже, – шептал Николай в растроганном восторге, – на кого она похожа.

Скоро он понял на кого. На обитающего в камышовых плавнях дельты Волги дикого кота манула.

С той поры Николай не мог отказать себе в удовольствии при всякой возможности насладиться необыкновенным зрелищем боя африканского исполина с мужественной амазонкой с глазами и чертами нежного девичьего лица, удивительным образом служащего отсылкой к мужественному коту манулу.

Николай, осмотревшись, замер в восторженном изумлении. Ему представилось видение. Девушка шагала по беговой дорожке, опустив глаза в телефон. Перехваченный лентой на затылке пышный длинный хвост густых каштановых волос спускался на узкую спину. Осиная талия, широкие бедра, длинные стройные ноги – все это являло совершенство, любоваться которым истинное удовольствие.

Далее последовал субботний вечер с насаженной на оживленную роскошную Тверскую широкой площадью Белорусского вокзала, залитую огнями, выхватывающими из холодной слякотной темной осени архитектуру девятнадцатого столетия зрелого классицизма, дополненную зданиями сухого конструктивизма и помпезного советского ампира, сквозь который всюду прорастали посаженные на стальные каркасы современные стеклянные монстры офисных центров и бетонные конструкции жилых комплексов с вращающимися строительными кранами над белой Никольской церковью. Ночная хлебосольная Москва очаровывала своеобразным присущим ей одной обаянием.

Городской квартал Лесной улицы, занятый промасленными, прокопченными за столетие краснокирпичными зданиями бывшего автобусного депо, был превращен в сосредоточие светской жизни, с двором, запруженным автомобилями, с просторными корпусами со множеством прилавков, уставленных разнообразной снедью, от устриц до невообразимого разнообразия пицц, с бокалами розовых коктейлей среди блюд. За длинными столами на высоких стульях, под лампами всех цветов радуги, предаваясь праздному оживлению, сидела публика. Девицы, пары, группы беседующих знакомых.

Очнувшись ото сна в иллюминаторе крылатой машины в голубом пространстве Индийского океана, Николай рассмотрел очертание напоминающего фасоль острова Занзибар. Самолет, заложив вираж, вибрируя, снижался, и из белой дымки проступила береговая линия таинственной Африки.

– Наконец, – произнес Николай, завороженно наблюдая за всеми оттенками зеленого и желтого, украшающими загадочный континент, в ближайшие сто лет, по уверениям демографов, обещающий пережить взрыв людской популяции.

Дар-эс-Салам, древний порт Индийского океана, веками принимавший торговые суда арабов, индийцев, а с некоторых пор и европейцев, ошеломил Николая смешением культур, шумом и стремительным движением экспрессивного населения.

Но все это меркло на фоне панорамы океана, ласкающего побережье вокруг Дар-эс-Салама. Приближаясь к линии прибоя, океан менял цвет с темно-синего на изумрудный и белый. Цвет пены и песчаных отмелей переходил в зеленое море бескрайнего тропического леса. Пять его ярусов, волнуясь на ветру, источали ощущение всепобеждающей жизни в ее бесконечном, ошеломляющем многообразии – от одноклеточных бактерий до громадных слонов. Торжество красок, запахов и тактильных ощущений кружило голову, и потрясенный Африкой Николай пришел в себя уже в купе идущего на запад в глубь континента поезда, оказавшись в обществе черной спутницы, на площади вокзала ожидавшей его с табличкой с надписью «Серенгети».

Тем временем на западном побережье Канады, в Ванкувере, среди зданий из стекла и стали, в переполненной роботами университетской лаборатории кипела работа. Мелиса готовила материалы по исследованиям эволюции митохондриальной ДНК для выступления на конференции в Танзании, в городке Мисома, стоящем на восточном берегу озера Виктория, в национальном парке Серенгети. Десятки раз по заранее заготовленному списку проверялась всякая мелочь. Хотелось взять что-то еще очень полезное и важное, книгу, бинокль, красочный атлас и справочник, но багаж имел ограничение по весу.