Главное – знать, как зацепить человека.

Звонившая мне девушка знала, как можно задеть меня. Я что-то ей задолжал. По крайней мере, она говорила об этом так, словно была в этом уверена. Вряд ли она шутила. Люди вообще очень серьезны, когда говорят о долгах.

Что и кому я мог задолжать? Липкая мысль тревожила меня. Я отношусь к тому типу людей, что терпеть не могут быть должными или обязанными. К посторонней помощи такие, как я, обращаются лишь в крайнем случае, когда другого выходу просто нет. И стремятся вернуть все как можно скорее. Такие люди не забывают о долгах, ведь чувство долга для них невыносимо, оно ограничивает их свободу, мучит их. Странное это чувство – словно кто-то постоянно стоит у тебя за спиной, с ножом или отпором в руках, терпеливо ждет своего часа, а ты не можешь даже обернуться и прогнать его, потому что у тебя нет на это ни сил, ни права – они же на его стороне. И тебе остается только ждать с несгоняемым страхом, затаившимся где-то в глубине души, когда тяжелая рука ляжет тебе на плечо, и суровый, требовательный голос кредитора спросит за все сполна. Такие люди понимают, что только за расплатой и может наступить свобода. И потому стремятся скорее избавиться от долгов.

Стремление к свободе естественно для человека.

Долг сам напоминает о себе таким людям, как я. Даже во сне. Что же я мог такое задолжать, что сумел об этом забыть?

Преследуемый такими мыслями, я пришел на работу.

112

В начале октября прошлого года я ушел с оборонного завода, где проработал инженером несколько лет. Грех было жаловаться на ту работу. Тихо, спокойно, неплохая зарплата. Но я там засиделся. Чувствовал себя так, словно увяз в топком, гиблом болоте и боялся пошевелиться, чтобы не уйти под вводу с головой. Дернешься, и тебя засосет еще глубже. Еще раз – и вот мутная, зловонная жижа уже у твоего рта. Одно неосторожное движение, и тебя засосет окончательно, утащит на самое дно. Я так и чувствовал отвратительный вкус болотной жижи у себя во рту. Мерзкое ощущение, избавиться от которого не удавалось. Иногда оно становилось особенно сильным. Даже почистив зубы несколько раз подряд, я продолжал ощущать на своем языке жидкую зловонную массу и напрасно пытался убедить себя в том, что болотная жижа существует только в моей голове.

Вот почему однажды мне захотелось что-то изменить в своей жизни. Других причин не было. Я пытался что-то изменить, бросив работу.

Нельзя сказать, что я добился того, чего желал. Около месяца просидел дома, отдыхая от ежедневных рабочих обязанностей и наслаждаясь чувством свободы и полноты обладания собственной жизнью. Только тогда пришло осознание того, насколько запрограммирована жизнь современного человека, насколько подвержена она придуманным кем-то условностям и насколько принадлежит тому, что принято называть обществом.

Но свобода – вещь условная. Если ее хотя бы время от времени не ограничивать рамками, она вырастет в безграничную пустоту, в которой человек может раствориться и бесследно исчезнуть, как кусок сахара в стакане теплого чая. Иногда себя надо наполнять, как какой-нибудь старинный бронзовый сосуд, чтобы он зазвучал по-другому, когда снова стукнут по его пузатому боку. И мне стало казаться, что нет ничего лучше для этого, чем общение с другими людьми.

Так я нашел себе другую работу.

Мне с детства нравилось писать. Сначала я записывал свои мысли на бумаге, пытался вести дневник. Затем бросил, посчитав это глупой затеей. Летопись собственной жизни в какой-то миг показалась мне заранее написанным самому себе некрологом. И вместо ведения дневника я начал коллекционировать афоризмы и цитаты великих людей. Чужую мудрость пытался использовать в жизни. Мне казалось, что это прибавляет важности моей персоне в глазах других людей. Прошло несколько лет, прежде чем я понял, что живые мысли мертвых людей не всегда подходят для моей жизни, как не всегда они подходят и для других жизней и судеб.

Позже я начал пописывать короткие рассказы. Писал для себя и никому их не показывал. Считал, что показать – значит, вынести свое внутреннее «я» на всеобщее обозрение. Для меня тогда, в те смутные времена это было равносильно тому, чтобы раздеться догола на чужих глазах. Пусть в небольшом масштабе, при одном-другом человеке, что сути не меняет. Раздеваться было стыдно. Потом прошло – видимо, привычка способна побеждать стыд, надо лишь дать ей время.

Постепенно во мне открылся относительный талант, которого вполне хватило для устройства на работу корреспондентом в местную газету. Штат «районки» был небольшой, «струе свежей крови» в виде меня там были рады. Работа мне нравилась. Она оказалась несложной и позволяла глубже окунуться в жизнь.

Работая там, я чувствовал себя счастливым человеком.

111

Я закрылся в своем кабинете, положил перед собой блокнот и принялся бездумно выводить на его странице шариковой ручкой крохотные рожицы полулюдей-получертиков. Рисунки выходили не забавными, как обычно, а на удивление злыми. Чертики будто злились на меня за то, что я не мог разгадать заданную мне утром загадку.

Что за девушка звонила мне?

Может, речь шла об услуге? Я напрягал память, силясь вспомнить, кто и когда мог оказать мне услугу и теперь, когда я все позабыл, потребовать что-то взамен. Уже несколько лет моя жизнь протекала так вяло, что у меня не было потребности ни в каких услугах. Но даже если предположить такое, почему девушка не сказала об этом прямо, а сыпала туманными фразами? Отчего не потребовала ничего сразу, а лишь предупредила, что время все узнать еще придет?

Когда человек напоминает тебе об услуге, это означает, что он просит о возвращении долга немедленно.

Иначе нет смысла напоминать об этом. Даже банки с их дотошными клерками не пристают с напоминаниями раньше срока. Значит, дело не в услуге. Мучительно пребывать в неведении и не иметь возможности влиять на происходящее. Остается только ждать и зависеть от событий, свершившихся по милости других. Рамки, ограничивающие внутреннюю свободу человека, тогда сужаются до предельных размеров. Даже узник в тюрьме более свободен, если в его жизни нет неясности.